Для меня имя Зои Космодемьянской имеет особый смысл. Я отношусь к поколению «детей Победы», которые родились вскоре после войны и самой войны не видели, но хорошо помнят глаза людей, вернувшихся с Великой Отечественной. Главным возгласом, вырывавшимся у фронтовиков, встречавших кого-то из своих довоенных знакомых, был: «Жив?» — и затем крепкие объятия, сопровождавшие волну искренней радости. Потому что такую радость удавалось испытать, увы, редко.
Как и Зоя, я рано научился читать и ещё дошкольником прочитал чуть ли не всю домашнюю библиотеку. Особый интерес у меня вызывало пролистывание отрывных календарей на будущий год, которые отец всегда покупал загодя. Когда я впервые наткнулся на листок 29 ноября, где сообщалось о казни Зои, у меня словно оборвалось всё внутри от ужаса, представляя, что фашисты с ней сделали. А это ведь представление пятилетнего пацана, у которого весь мир — в ассоциациях. С тех пор я старался пропустить этот листок календаря, мне казалось, что тогда Зоя останется жива.
Позднее, уже в начальных классах, я прочитал книгу матери Зои, Любови Тимофеевны Космодемьянской, «Повесть о Зое и Шуре», и та, первая ассоциация ужаса только укрепилась. Мне казалось, что все подвиги, совершённые как месть фашистам за Зою, никоим образом не окупают того кошмара, какой пришлось перенести прекрасной юной девушке, облик которой никак не вписывался в слова «бой, кровь, смерть», и особенно — в жуткие пытки.
В 1959 году я впервые побывал в Петрищево с пионерской экскурсией в недавно открывшийся музей. Признаться, мне не хотелось ехать на эту экскурсию по причине, о которой я уже сказал. Но это было мероприятием от имени всего пионерлагеря, и отказаться было нельзя — причину отказа я не мог бы объяснить.
Экскурсовод проникновенно рассказывал о подвиге Зои, о том, что она была первой женщиной, ставшей Героем Советского Союза в Великой Отечественной, о героях-комсомольцах, погибших в этой войне, а у меня всё укреплялось чувство обрыва куда-то в ледяную пропасть, и я с ужасом смотрел на прекрасные лица товарищей Зои по священной борьбе с фашизмом и мучительно осознавал, что на войне легли лучшие из лучших — целое поколение, выросшее при Советской власти и считавшее героизм обычным делом.
Спустя почти 40 лет, в позорные 90-е, я привёз в Петрищево своего племянника, и был просто потрясён: музей Зои был фактически заброшен. Основное здание — на замке, все подходы заросли бурьяном, место казни похоже на свалку, и только памятник Зое, где она стоит связанной и босой, но гордо смотрит в глаза палачам, не склоняя головы, словно кричал о том, что враг не может быть сильнее нас…
Стоило невероятных усилий найти местную жительницу, одну из трёх сохранившихся сотрудниц музея, и уговорить её впустить нас, для чего она отрядила своего малолетнего сына с ключом и наказала ему рассказать о том, что в музее есть. Мальчишке это было мудрено сделать: войти можно было, едва не сломав дверь, полы в комнатах угрожающе скрипели и грозили провалиться, а импровизированный экскурсовод не мог толком ничего рассказать, только смущённо шмыгал носом. Пришлось взять на себя роль экскурсовода мне. Около двух часов я рассказывал о Зое и её товарищах своим юным слушателям, при этом десятилетний «хозяин» музея перестал шмыгать носом, но стал часто отворачиваться и прятать выступавшие слёзы. Под конец пришла его матушка с намерением устроить нам выговор, а сыну — взбучку за слишком долгое пребывание в музее, да и сама заслушалась, а потом предлагала приезжать ещё и жаловалась на начальство, которое уже вот который год не проявляет никакой заботы о памяти Зои.
Руководство РУСО главе с Иваном Павловичем Осадчим многократно било тревогу по поводу мемориала Зои, засыпая письмами все властные структуры. Надо отдать должное Юрию Михайловичу Лужкову, который отдал-таки команду провести в музее капитальный ремонт и придать ему такой вид, какой он имеет сейчас.
Но мы не забудем той мерзкой волны клеветы на память Зои, которую подняли по команде сверху продажные СМИ. Нет худшей лжи, чем та, которая преподносится под видом «борьбы за правду». Вокруг имени Зои развернулась настоящая информационная война, развязанная не менее злобными врагами, чем те, кто казнил Зою в 41-м.
В дни празднования 70-летия Победы мне довелось познакомиться с правдистом, рыцарем без страха и упрека Виктором Стефановичем Кожемяко, многие годы отстаивающим честь имени Зои. В юбилейном 2015-м году вышла его великолепная книга «Зоя Космодемьянская: правда против лжи», которая фактически подытожила более чем 20-летнюю борьбу за память народной героини, и сегодня можно сказать: битва за бессмертие Зои выиграна. Но информационная война продолжается, как написал сам Кожемяко в конце книги: «завершая книгу, но не тему».
Долгое время Зою считали героиней-одиночкой, сумевшей стать партизанкой на волне патриотизма, захлестнувшей практически всё молодое поколение 30-х. В таком же ключе о ней написал военный корреспондент «Правды» Пётр Лидов, очерк которого под названием «Таня», опубликованный 27 января 1942 года, стал знаменитым. Памятник Зое на станции метро «Партизанская» работы знаменитого скульптора М.Г Манизера, изображающий Зою в сапогах и ватнике, говорит о том же. Но это не совсем соответствует действительности.
Зоя входила в состав воинской части особого назначения № 9903 разведотдела Западного фронта, создание которой восходит к самому началу Великой Отечественной. Уже на третий день войны группа молодых слушателей и выпускников Академии имени Фрунзе получила приказ заместителя начальника Генштаба Ф.И. Голикова срочно отбыть в распоряжение штаба Западного фронта. По прибытии в штаб, находившийся в лесу восточнее Могилева, группа приступила к организации глубокой разведки и подготовке диверсий на коммуникациях противника. Получив последнюю информацию о боевой обстановке, уточнив свои задачи и возможности, они развернули формирование боевых групп из состава частей и соединений, отходивших с тяжёлыми боями под постоянным напором превосходящих сил врага. Первые из таких групп заявили о себе уже в июле 1941 года, когда начальник Генерального штаба вермахта Гальдер писал в дневнике о «в основном выигранной» восточной кампании.
Стоит только представить себе: наступление вермахта в первые недели войны разворачивается почти что в полном соответствии с планом «Барбаросса», войска Западного фронта никак не могут остановить лавинообразное продвижение врага вглубь нашей территории, несут огромные потери и откатываются всё дальше на восток, а число диверсионно-разведывательных групп, действующих в тылу наступающих вражеских войск, растет не менее лавинообразно. Часть, координирующая их действия, уже имеет свой штаб, хотя номер 9903 она получит позднее. Штаб вынужден вместе с отступающими войсками передвигаться на восток, пока не остановится на подмосковной станции Жаворонки Белорусской железной дороги. Здесь создана база части, и подготовка диверсионных групп особого назначения становится систематической. Инструкторы-преподаватели, выпускники военных академий в кратчайшие сроки обучают добровольцев — юношей и девушек Москвы, Ярославля, Горького, Рязани, Владимира, Смоленска и других городов и областей — необходимым приёмам, которые надо будет применять при выполнении особых заданий в тылу врага. С августа 1941 года командиром части становится легендарный Артур Спрогис.
Об этой воинской части знали очень немногие. Только в 50-е годы, более, чем через 10 лет после окончания войны, появились сначала очерк ярославского писателя Евгения Савинова «В их отряде сражалась Зоя», затем повесть того же автора «Зоины товарищи» и книга Георгия и Ирины Фроловых «Часть особого назначения». Режим особой секретности, окружавший всю деятельность этой части, не позволил в течение длительного времени преодолеть «одиночество» подвига Зои и раскрыть масштабность работы части 9903, в составе которой сражались в тылу врага тысячи юных добровольцев. Многие из них погибли смертью героев.
Был ли в такой глубокой секретности какой-то неправедный умысел, о котором обожают злословить современные писаки от либерастии? Нет и ещё раз нет! Ведь это была гигантская схватка с разведкой и контрразведкой врага, и любая утечка информации давала ему в руки важнейшие козыри. Но, с другой стороны, после снятия грифа секретности понадобились время и огромные исследовательские усилия, чтобы восстановить грандиозную панораму войны в тылу врага, которую вели молодые бойцы этой воинской части. В частности, неимоверные трудности понадобились для восстановления их подлинных имён, поскольку они уходили на задание, сдавая все документы и личные вещи. Не было у них, как у солдат, смертных медальонов. Поэтому гибель многих из них отмечалась как «пропали без вести».
Первым командиром Зои был Михаил Николаевич Соколов, один из старейших по возрасту бойцов части (целых 34 года!). Токарь завода «Подъёмник», он был членом ВКП (б) с 1932 года, с первых дней войны состоял в истребительном батальоне своего завода, а с октября 1941-го вступил добровольцем в часть 9903. Выполнял ряд заданий в Подмосковье, затем в Брянских лесах, после них служил в артиллерийском полку. Судьба была милостива к Соколову: он прошёл всю войну, геройски сражался во время Висло-Одерской операции, за что был награжден орденом Ленина, дошёл до Берлина и расписался на рейхстаге за себя и за всех погибших товарищей — в том числе за незабвенную Зою. Так что первое задание Зоя выполняла под командой опытного бойца.
А вот руководителем второй Зоиной группы был её ровесник, 18-летний Борис Крайнов. После семилетки работал учителем физкультуры в родном Ярославле, сопровождал группу земляков-комсомольцев в ЦК ВЛКСМ, направленных на комиссию с целью вступления в часть 9903. Упросил Спрогиса принять и его. До последнего Зоиного задания он уже трижды водил во вражеский тыл Подмосковья диверсионные группы. Затем водил такие же группы в тыл врага под Смоленском и Витебском. С января 1943-го был откомандирован в военно-воздушные части, где геройски погиб, спасая командира.
Масштабы работы части 9903 росли, фашисты тряслись под угрозой нападения в любой момент, но начиналось всё это именно в Подмосковье осенью и зимой 1941-42 годов. Самое трудное и самое опасное для Москвы и всей страны время. Не случайно ветераны части, кому довелось уцелеть в Великой Отечественной, больше всего вспоминали именно эту пору. И ежегодные встречи проводили 5 декабря — день начала контрнаступления под Москвой, обозначившего зарю Великой Победы. Имя Зои навсегда осталось символом битвы за Москву. Первая женщина — Герой Советского Союза в Великой Отечественной. И первая из бойцов части 9903, кому было присвоено это звание.
Командиром легендарной части был Артур Спрогис. Человек, вся жизнь которого была героической симфонией. В возрасте 14 лет он уже был в 1918 году разведчиком революционного партизанского отряда. Затем — пулеметчик 7-го Латышского полка, однополчане ласково называли его Гаврошем Гражданской войны. Состоял в составе латышских стрелков, охраняющих Кремль, часто стоял часовым на посту № 27 у квартиры Ленина. 8 марта 1919 года вступил в РКСМ, а через год Кремлевская парторганизация приняла его в ряды РКП (б). В 16 лет! Отправился добровольцем на фронт, сражался против банд Махно и Булак-Балаховича. После Гражданской — напряжённая работа в ВЧК-ОГПУ. Не кто иной, как Спрогис, активно участвовал в операции «Синдикат» по выманиванию из-за рубежа лидера эмигрантского антисоветского подполья Бориса Савинкова.
Граница между Белоруссией и Польшей была зоной «особого внимания» из-за непрестанных провокаций с польской стороны. Спрогис и здесь на самом острие. Во многом благодаря именно таким, как он, сложилось мнение: пограничники — это не просто чекисты, но лучшие из чекистов. Опыт работы в Белоруссии сыграет в дальнейшем решающую роль в деятельности Спрогиса в Великой Отечественной. Но даже пограничная служба с её ежедневным и ежечасным риском не исчерпывала устремлений неугомонного латышского стрелка. Откликаясь на призыв «Молодёжь — на самолёт!», он поступает в Витебскую парашютную школу. Если бы тогда проводились соревнования по парашютному спорту, как это принято сейчас, то Спрогис непременно был бы среди лучших по прыжкам на точность и быстроту приземления. За два года пребывания в парашютной школе у пограничника Спрогиса уже был опыт более ста прыжков. Но и это было лишь прелюдией к последующей героической деятельности.
К лету 1936 года (едва перешагнув 30-летний рубеж) Спрогис мог оглянуться на свои выдающиеся заслуги: выпускник Высшей пограничной школы, сотрудник Особого отряда Отдельной авиабригады УГБ НКВД БССР. Впервые за много лет тревожной и безупречной службы он получил отпуск и вместе с матерью и сестрой отправился к Черному морю. Но отдыхать не пришлось: немедленно по прибытии в санаторий он получил телеграмму-молнию с приказом срочно вернуться в Москву. Здесь он получил назначение в Испанию военным советником в борьбе республиканцев против Франко. Черноморское побережье сменил Мадрид. Спрогиса встретил его хороший знакомый — Ян Карлович Берзинь. Содружество латышских стрелков продолжалось! Правда, здесь пришлось работать инкогнито: Берзинь был «генералом Гришиным», а Спрогис — просто «комрадом Артуро». Но это для «комрада Артуро» было не впервой. Он получил назначение в диверсионно-подрывной отряд, которым командовал бывший рабочий-шахтёр. Понятно, что «комрад Артуро» фактически принял руководство отрядом, поскольку навыков разведки и диверсий у бойцов не было. Спрогис в самом срочном порядке сформировал особую группу из местных патриотов-антифашистов, деятельность которой приводила франкистов в ужас, а патриотов — в восхищение. Отчаянная смелость комрада Артуро вошла в легенды. Никакие попытки фашистской агентуры выследить и уничтожить его партизанский отряд не имели успеха: он был в самом буквальном смысле неуловим. Но общая обстановка в Испании привела к отзыву Спрогиса на родину, и он стал слушателем Академии имени Фрунзе. Именно здесь его застало 22 июня 1941 года. Последовал вызов в Генеральный штаб.
Новое назначение: «Предъявитель сего майор тов. Артур Карлович Спрогис является особо уполномоченным представителем Военного совета Западного фронта. Предлагаю командирам частей и соединений Западного фронта оказывать всемерное содействие в его работе, а также обеспечить людским составом, вооружением и другими видами снабжения, необходимыми для выполнения возложенных на него особых поручений. Указания майора А.К. Спрогиса для командиров частей и соединений, связанных с выполнением спецзаданий, являются обязательными. Майору Спрогису и другим лицам по его указанию разрешается переход линии фронта в любое время. Начальник штаба Западного фронта генерал-лейтенант Маландин».
Сроки для подготовки к активным действиям в тылу противника были предельно сжатыми. Опыт работы в Испании оказался в высшей мере востребованным. Но масштабы были куда более грандиозными. Было принято решение увеличить численность личного состава за счет массового набора комсомольцев-добровольцев через ЦК ВЛКСМ.
Наплыв добровольцев превзошёл все ожидания. Через комиссию по отбору в считанные дни прошло более трёх тысяч комсомольцев, после индивидуальной беседы с каждым в часть было зачислено две тысячи. В основном это были юноши и девушки 16-19 лет. Они вошли в состав части в самое трудное время: Москва была объявлена на чрезвычайном положении, на улицах строились баррикады, и шла подготовка к уличным боям. Переход через линию фронта боевые группы в/ч 9903 совершали под миномётным и пулемётным огнем, приходилось ползти по минным полям. Но эти ребята, вчерашние мальчишки и девчонки, готовы были выполнить любое задание.
Спрогис лично проверял готовность каждой группы, уходящей в тыл врага. Обычным его напутствием было: «Кто ищет громкой славы и особых наград, тот не должен служить в разведке. Это удел бесстрашных».
Зое только-только исполнилось 18. Она не успела закончить школу: перешла в десятый класс. Выделялась ли она среди других добровольцев, пришедших на комиссию Спрогиса? Вот фрагмент из его воспоминаний, прозвучавших в интервью журналисту Валентину Лаврову в 1978 году:
«Когда Зоя пришла на комиссию, ей только недавно исполнилось 18. Немного смуглая, приятная, хорошенькая. Разведчик же среди общей массы не должен выделяться. Ну, представьте, появляется такая в населённом пункте, занятом врагом. Естественно, у немцев сразу проснётся к ней интерес. В наши планы это не входит. Поэтому я сказал: «Идите домой, когда надо будет, мы вас позовём». Когда мы закончили работу поздно ночью, видим: в приёмной сидит человек. Это Зоя осталась на ночь возле нашего кабинета, чтобы ещё раз к нам обратиться. Твёрдо мне заявляет: «Хочу воевать за Родину!».
Главный аргумент Спрогиса против Зои: слишком красивая. Значит — излишний, ненужный риск. А риск и так запредельный, учитывая задачи особой части.
Красоту Зои отмечал не только Спрогис. Её самая близкая подруга, Клавдия Милорадова, вспоминала: «Одни ресницы опускались на пол-щеки». Но как бы там ни было, Зоя сумела убедить и Спрогиса, и секретаря Московского горкома ВЛКСМ Александра Шелепина, и всех других, кто входил в комиссию, что её надо обязательно взять. Особенно обстоятельный разговор у неё вышел с Шелепиным, о чём по большому секрету, перед самым прощанием, она рассказала матери, Любови Тимофеевне:
«Он сразу внимательно-внимательно посмотрел мне в лицо. Потом мы разговаривали, и он то и дело смотрел на мои руки. Я сначала всё вертела пуговицу, а потом положила руки на колени и уже не шевелила ими, чтобы он не подумал, что я волнуюсь… Он сначала спросил биографию… Куда выезжала, какие районы знаю, какой язык знаю? Я сказала: немецкий. Потом — про ноги, сердце, нервы. Потом стал задавать вопросы по топографии. Спросил, что такое азимут, как ходить по азимуту, как ориентироваться по звёздам. Я на всё ответила. Потом: «Винтовку знаешь?» — «Знаю». — «В цель стреляла?» — «Да». — «Плаваешь?» — «Плаваю». — «А с вышки в воду прыгать не боишься?» — «Не боюсь». — А с парашютной вышки не боишься?» — «Не боюсь». — «А сила воли у тебя есть?» Я ответила: «Нервы крепкие. Терпеливая». — «Ну, что ж, говорит, война идёт, люди нужны. Что, если тебя на фронт послать?» — «Пошлите!» — «Только, говорит, это ведь не в кабинете сидеть и разговаривать… Кстати, ты где бываешь во время бомбёжки?» — «Сижу на крыше. Тревоги не боюсь. И бомбёжки не боюсь. И вообще ничего не боюсь». Тогда он говорит: «Ну, хорошо, пойди в коридор и посиди. Я тут с другим товарищем побеседую, а потом поедем в Тушино делать пробные прыжки с самолета». Я пошла в коридор. Хожу, думаю, как я стану прыгать — не сплоховать бы. Потом опять вызывает: «Готова?» — «Готова». И тут он снова начал пугать… Ну, что условия будут трудные… И мало ли что может случиться… Потом говорит: «Ну, иди, подумай. Придёшь через два дня». Я поняла, что про прыжок с самолета он сказал просто так, для испытания. Прихожу через два дня, а он и говорит: «Мы решили тебя не брать». Я чуть не заплакала и вдруг стала кричать: «Как так не брать?
Почему не брать?» Тут он улыбнулся и сказал: «Садись. Ты пойдешь в тыл». Тут я поняла, что это тоже было испытание»
Шелепин, безусловно, знал мнение Спрогиса и тоже очень сомневался в целесообразности посылать такую красавицу в тыл врага. Поэтому он и беседовал с Зоей столь обстоятельно. Когда он с пристрастием спрашивал о возможной посылке на фронт и прекрасно понимал, что Зоя воскликнет «Пошлите!», он ещё не раскрывал подробностей того, что предстоит куда более трудное и опасное дело, чем фронт. Очень возможно, что и пылкие слова Зои о том, что она ничего не боится, он воспринимал как юношескую безрассудность, замешенную на отсутствии представления о предстоящих трудностях. Но когда Зоя чуть не ударилась в слёзы, услышав, что её решили не брать, и ей изменила выдержка (кричать на секретаря горкома, от которого зависит вся её дальнейшая судьба — это дорогого стоит) — он явно пришёл к выводу, что на эту девушку можно положиться. Но отметим ещё и то, что когда он сказал: «Ты пойдёшь в тыл», то не пояснил, в какой именно тыл.
Помня о возражениях по поводу излишней красоты, Зоя старалась спрятать свою исключительность за нарочито короткой стрижкой, ватником и сапогами — именно такой изображает её памятник на станции метро «Партизанская».
Дальнейшее уложилось всего в 4 недели: от дождливого, промозглого дня, когда комсомольцы, зачисленные в часть, собирались возле кинотеатра «Колизей» на Чистых прудах, чтобы ехать оттуда на грузовике в Кунцево, где тогда помещалась база части, до морозного и снежного утра 29 ноября, когда в тесном кольце врагов Зоя на пороге казни обратится к собравшимся соотечественникам со страстным призывом к борьбе.
О первом задании, выполненном Зоей в составе группы Михаила Соколова, рассказала Клавдия Милорадова. После ускоренного обучения стрельбе, хождению по азимуту, с картой, без карты, подрывному делу, «снятию» часовых (хрупкие девочки научились владеть и холодным оружием!) их признали годными к выполнению заданий. 34-летний Соколов казался им очень старым, его называли «дядя Миша». Группа состояла из 12 человек, из них 4 девушки. Первое задание выполнялось под Волоколамском, где комсомольцы познакомились с группой бойцов, позднее ставших теми самыми 28 панфиловцами, принявшими бой против 50 фашистских танков у разъезда Дубосеково. Бойцы грелись у костра, они угостили комсомольцев печёной картошкой и были поражены молодостью членов группы, особенно девушек. Как видно, Спрогис и Шелепин не зря беспокоились за красоту Зои: именно к ней обратился офицер с вопросом: «Ты кто будешь? Медсестра?». Зоя ответила: «Партизаны мы», зная о секретности их миссии. — «А до войны кем была?» — «В 10-й класс перешла». Офицер повернулся к своим бойцам: «Ребята, слышите? Школьницы на смерть идут…»
Панфиловцы немного проводили группу и устроили отвлекающую стрельбу, чтобы легче было пересечь линию фронта. В ночь на 7 ноября группа приступила к выполнению задания: минировали дорогу, взрывали мосты, захватили полевую сумку фашистского мотоциклиста с документами. Вернулись через 7 дней. В штабе доложили о выполнении задания и обо всём, что видели во вражеском тылу. Группе выделили машину и отвезли в Москву. Зоя при подрыве моста наступила на гнилую балку и провалилась в ледяную воду, в результате при возвращении в Москву у неё поднялась температура, сильно разболелось ухо. Она умоляла не отдавать её в госпиталь, везти только в часть. Молодость выручила: за неделю Зоя вернулась в строй и снова отправилась на задание, на этот раз в район Наро-Фоминска. Группа Бориса Крайнова, вышедшая к Головковскому полю, попала в засаду, понесла потери, взаимодействие с группой Павла Проворова, которое было включено в задание, нарушилось. Было решено объединить группы и выполнять задание оставшимся составом. Борис Крайнов принял командование объединённой группой. Близ Петрищево Крайнов отправил Клавдию Милорадову и Лидию Булгину в разведку. Разведка оказалась неудачной: девушки нарвались на засаду и потеряли контакт с группой. Услышав стрельбу, группа переменила место расположения. Почти одновременно с уходом Милорадовой и Булгиной Зоя ушла в Петрищево. Как с болью вспоминала Милорадова, Зою живой она больше не видела. Видела только уже 3 февраля 1942 года — мёртвую.
Почему именно Петрищево явилось объектом повышенного стратегического внимания? Об этом позднее рассказал Спрогис в том же памятном интервью 1978 года. В этой глухой деревушке, затерянной среди лесов, немцы расположили часть армейской радиоразведки. Они перехватывали наши переговоры, устраивали эфирные помехи. При подготовке мощного контрнаступления необходимо было вывести вражескую станцию из строя хотя бы на время. Ранее в Петрищево уже посылались несколько групп, но охрана была весьма надёжной, и задания никто не смог выполнить, группы понесли обидные потери. В очередную группу была включена и Зоя. Но и теперь подходы к Петрищеву были перекрыты. Зою схватили, причём обстоятельства явно говорили в пользу того, что её появления ждали. Целых три немецких патруля приняли участие в её задержании. Почему так произошло?
Произошло предательство. Увы, не все до одного члены в/ч 9903 были достойны своего звания. Не все жители Петрищево были достойны называться патриотами своей Родины. Группа немецких солдат, схватившая Зою, была вызвана местным жителем по фамилии Свиридов. Как это случилось?
Группа Бориса Крайнова вблизи Петрищева уменьшилась до троих человек: его самого, Зои и Василия Клубкова. Борис принял решение поджигать дома, в которых остановились немцы. Назначив точку сбора, Крайнов послал Зою и Василия в разные стороны. К назначенному месту ни Клубков, ни Зоя не вернулись. Прождав их до утра и не дождавшись, Борис пришёл к выводу, что они оба погибли (до этого были подожжены четыре строения) и стал выбираться в одиночку. А что было в действительности?
После первого поджога (Зоя ходила в Петрищево дважды) Семён Свиридов, будучи старостой, назначенным немцами, вызвался помогать немцам охранять остальные дома. Ему было поручено дежурить ночью около своего дома (там помещался ни много ни мало немецкий штаб) и следить за выходящими из леса партизанами. Заметив одного человека, идущего из леса по направлению к деревне, Свиридов немедленно сообщил об этом в штаб немецкому переводчику. Тот вызвал подразделение солдат, которые окружили сарай, к которому приблизилась Зоя, и схватили её, поначалу не разобрав, мужчина это или женщина. Дальнейшее хорошо известно.
Известно-то известно, но то, что знали в советское время даже не слишком прилежные ученики начальной школы, новоявленные «поборники демократии» взялись склонять на свой лад. Ага, выдал-то Зою «свой»! Значит, свои-то были против партизан! И били и пытали Зою не только немцы, но и жители Петрищева, за то, что поджигала их дома! Вот-де где настоящая правда: Зоя выполняла преступный приказ, направленный против народа! Поведение-то её было вовсе не геройским, а нелепым! И всё, что с ней произошло, никак не может считаться подвигом, это результат пропаганды тоталитарного антинародного сталинского режима, и звание Героя ей присвоили ни за что, и все, кто мстили фашистам за её гибель, тоже служили преступному режиму…
Последнюю ночь перед казнью Зоя, как известно, провела в доме Прасковьи Кулик. Вот рассказ самой Прасковьи Кулик:
«На другой день утром ко мне в дом пришли Смирнова Аграфена и Солина Федосья и, как только вошли, стали всячески ругать и оскорблять измученную, лежащую около печки Зою, подступая к ней, чтобы ударить. Я их к Зое не подпустила и стала выгонять из дома. Смирнова перед выходом из дома взяла стоящий на полу чугун с помоями и бросила его в Зою. Через некоторое время ко мне в дом пришло ещё больше народу, с которыми вторично пришли Солина и Смирнова. Через толпу людей Солина и Смирнова продрались к Зое, и тут Смирнова стала её избивать, оскорбляя всякими нехорошими словами…»
Это — показание свидетельницы, зафиксированное официально. Но когда в «катастроечное» время поднимется грязная волна вранья, то в «интертрепации» либераст-историков получится, что Зою избивала чуть ли не вся деревня, причем использовались различные предметы вплоть до железных палок. Достоверным же можно считать факт глумления над истерзанной Зоей только Смирновой, подстрекаемой Солиной.
Из показаний самой Аграфены Смирновой: «На другой день после пожара я находилась у своего сожжённого дома. Ко мне подошла гражданка Солина и сказала: «Пойдем, я тебе покажу, кто тебя сжёг». После этих слов мы вместе направились в дом Петрушиной». (Петрушина — девичья фамилия Прасковьи Кулик).
Тема поджога крестьянских домов в Петрищево — это тема, на которой с особым садистским сладострастием выстраивались и продолжают выстраиваться антисоветские и антикосмодемьянские мерзкие спекуляции. Да, дома своих, но в этих домах находились враги! И это были не просто враги, а враги, наделенные особыми полномочиями — выше об этих полномочиях сказано. Возможно, Зоя и не знала точно, где располагается фашистская радиостанция, да этого не знал и никто из тех, кто был тогда в Петрищево, тем более — Аграфена Смирнова. Кстати, сгорели три дома (четвертый тоже была попытка поджечь, но его успели потушить — об этом ниже). Но счёт предъявлять Зое явилась одна Аграфена. Остальные понимали, что под пятой оккупантов горит вся наша земля, и ради её спасения можно пожертвовать своим домом. Об этом написал известный писатель Павел Нилин, размышляя о происшедшем в статье «Подлость». Он подчеркнул, что Аграфену Смирнову натравила на Зою не только Федосья Солина. Этим занимались немцы, обойдя всех хозяев сожжённых домов. Так, офицер пригласил Ивана Солнцева, чья изба тоже сгорела, и показал на Зою: «Бей её. Это она сожгла твою избу». Иван Егорович Солнцев, старый колхозник, посмотрел на истерзанную русскую девушку и ничего не сказал. Тогда позвали Аграфену Смирнову (Федосья Солина, подлая душа, пресмыкалась при этом перед захватчиками). Та ударила несколько раз девушку, извергая паскудные ругательства. Но появилась русская женщина Прасковья Петрушина (Павел Нилин, по всей видимости, как и селяне, называл по привычке Прасковью девичьей фамилией) и телом своим загородила девушку.
Павел Нилин, подчеркнув, что Прасковья Кулик повела себя как русская женщина, решительно отказал Смирновой в праве так именоваться: «Не только не советская, но и не русская она женщина, потому что мало родиться русским, надо остаться русским, надо каждому русскому доказать в великой войне свое право называться русским, принадлежать к героическому народу, рождающему таких бесстрашных и бессмертных дочерей, как Зоя Космодемьянская, Герой Советского Союза».
Написано в 1942-м. Почти слово в слово с Константином Симоновым, вспоминающим вместе с Алексеем Сурковым дороги Смоленщины:
Нас пули с тобою пока ещё милуют,
Но трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился.
За то, что на ней умереть нам завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла!
Трагедия происшедшего с нашей страной за «катастроечное» время — в том, что врагам, не менее злобным, чем мучители и убийцы Зои в 1941-м, удалось сместить ценности, точнее, поменять их местами, как с болью и горечью отозвался в своей книге Виктор Кожемяко. Чтобы не Зоя Космодемьянская возвышалась над подлюгами Аграфеной Смирновой, Федосьей Солиной и Семёном Свиридовым, обвиняя их, а наоборот — чтобы они, предавшие, её обвиняли. Всё с ног на голову! И ведь находятся многие, не только несведущая молодежь, но и вроде бы почтенного возраста индивидуумы, которые с этим соглашаются. Идет информационная война, нисколько не менее страшная, чем война с пушками и с огнемётами.
Но упоминание о предательстве мерзавцев из Петрищево недостаточно для полного представления о степени предательства, благодаря которому Зою караулили заранее и путем жутких пыток надеялись получить от неё информацию о том, кто и с какой целью её послал. Как известно, фашисты ничего от нее не добились, кроме того, что повесили ей перед казнью на грудь табличку с намалёванным «поджигатель». Что же заставило их прилагать такие старания для получения информации?
Предварительная информация у них уже была. От Василия Клубкова.
Как доложил по возвращении Борис Крайнов, он не смог дождаться ни Зои, ни Василия в условленном месте в лесу и решил, что они погибли. За то, что послал их поджигать дома с немцами поодиночке, он получил от Спрогиса строгий выговор и недостаточное доверие при получении следующих заданий. Всякие объяснения не убедили Спрогиса в правильности действий Крайнова, но он понимал, что Петрищево слишком хорошо охраняется, и неудача группы Крайнова — ещё одна вслед за предыдущими. Это не следует ставить Крайнову в вину, скорее это беда, постигшая недостаточно опытных диверсантов при встрече с опытным и сильным врагом. Тем более, что не вся группа погибла — отпавшие в результате неудачной разведки Милорадова и Булгина всё-таки вернулись. Но судьба Зои и Василия осталась неизвестной. Вплоть до февраля, когда пришлось опознавать тело Зои, выкопанное из временной могилы.
О горестной процедуре опознания Зои в истерзанном и заледеневшем теле, извлечённом из временной могилы, можно вспомнить особо, тем более, что либерал-историки среди прочих визгов уверяли и в том, что выкопана была вовсе не Зоя, и вообще немцев в Петрищево не было, и Петр Лидов всё сочинил в угоду всё той же тоталитарной сталинской пропаганде.
Но, отвлекаясь от акта опознания Зои, в котором участвовали не только мать Зои Любовь Тимофеевна, младший брат Александр, учительница Зои В.С. Новосёлова, одноклассник В. Белокунь, Александр Шелепин, но и Артур Спрогис, Клавдия Милорадова и Борис Крайнов, о которых в 1942 году не упоминалось в акте опознания из соображений секретности, вспомним, что в том же феврале 1942 года в части 9903 объявился без вести пропавший Василий Клубков. Об этом сообщил Спрогису его помощник старший лейтенант Селиванов. Селиванов побеседовал с Клубковым, принял его объяснительную записку и направил его для продолжения службы в группу Буташина. В записке Клубков сообщал о том, что 26 ноября вместе с Зоей получил задание от Крайнова поджигать Петрищево, поджёг один дом, где ночевали немцы и побежал на сборный пункт в лес. Но добежать до точки сбора ему не дали немцы, которые схватили его и взяли в плен. Описав перипетии пребывания в плену (допрос, бегство из плена, снова плен и опять бегство), Клубков закончил свою объяснительную так: «О Зое Космодемьянской я ничего не знаю с тех пор, как разошлись для поджога деревни, занятой немцами».
Понятно, что про Зою особо спрашивали Клубкова неоднократно. В том числе и бойцы группы Буташина, куда он был направлен после возвращения. И вот что-то в этом парне — чем дальше, тем больше — стало казаться подозрительным. В рассказах о себе, о плене, пребывании в лагере под Смоленском, куда он попал, встречались противоречия. А ведь бойцы части 9903 — это были люди, прошедшие особую подготовку и не раз вместе бывавшие в тылу у немцев. Они хорошо знали друг друга, и о подозрительном новичке рассказали Спрогису. Артур Карлович пригласил его к себе. Беседа Спрогиса с Клубковым описана в книге Вячеслава Боярского «Диверсанты Западного фронта». Автор писал, основываясь на рассказах самого Спрогиса и его ближайших соратников.
«Садись, — после короткой паузы сказал Спрогис, подавляя волнение. — Впрочем, ты уже сидишь. Докладывай, где пропадал.
— Значит, так, — бойко начал Клубков (похоже, уже не раз рассказывавший свою историю в особом отделе). — Вошли мы втроём в Петрищево, я, Космодемьянская и Крайнов. Крайнов остался на околице, ближе к лесу, в общем, хороший выбрал себе объект, а нас с Зоей послал в разные стороны, меня — направо, её — налево. Я ему тогда сказал, что, мол, надо бы кому-нибудь меня прикрыть, понаблюдать хотя бы, а то влопаемся в темноте, но вы же знаете его, товарищ майор, он упрямый. Да и спорить было не место и не время».
Заметим: Клубков прекрасно знал, что от всей группы осталось только трое, и о каком-то прикрытии говорить было бессмысленно. Получалось, что он просил Крайнова прикрывать себя, а о Зое речи не было. Ах, какой злобный упрямец Крайнов!
Спрогис поторопил Клубкова: «Дальше, дальше», и ему уже показалось странным, что Клубков пытается в чем-то обвинить Крайнова. А ведь в своё время он устроил выговор вернувшемуся из Петрищево Крайнову за ту же самую ошибку, но совсем не в таком толковании. Ведь в той ситуации, в которой были Крайнов, Клубков и Зоя, искать виноватых — значило губить всё дело. Обвинение Крайнова в исполнении Клубкова выглядело явно нарочитым, будто кто-то подсунул ему эту подсказку.
«Дальше худо получилось, товарищ майор! Кинул я бутылку, гляжу, в ту же минуту на другом конце деревни загорелось, значит, думаю, и там сработало. Я — бежать к лесу, где мы уговорились встретиться, а тут меня сзади — по голове прикладом, я с катушек и долой! Очнулся — кругом фрицы. Что-то спрашивают, я ничего не понимаю, только слышу: «Партизан, партизан!». Привели меня в дом, бить стали, я глаза закатил, будто без памяти. Думаю, так, может, быстрее передышку дадут… И правда! Вытащили меня в сени, облили водой. Немец в хату заглянул. Отвернулся от меня, а я подхватился — и в дверь. Слышу, сзади по крыльцу затопали, пальбу открыли. Метель меня спасла, товарищ майор. Я огородами из деревни выбрался, и давай бог ноги!
— Почему не явился в лес, где ждал Крайнов?
— Побоялся! — без запинки ответил Клубков. — Следы на снегу хорошо видны. А вдруг там засада? Помирать-то неохота! Я решил сделать круг и перейти фронт подальше от Петрищева. Сгоряча протопал верст пятнадцать, и дух из меня вон! Ребро мне фашистские гады всё же сломали! Подобрала какая-то женщина, спрятала. Всё бы хорошо, думал, отсижусь день-другой в подполе и к вам, да устроили немцы облаву. Всю молодежь подчистую загребли. Погрузили в товарняк и отправили в Германию. С одним парнем мы доску в полу выломали, на ходу выскочили из вагона. Счастливая звезда! Месяц к фронту пробирался, шёл по ночам. В деревне остановился, в одном доме. А тут наши её заняли. Проверочку прошёл на контрольном пункте, и сразу к вам. Прошу, значит, снова послать на боевое задание…»
Очень не понравился Спрогису рассказ Клубкова. И сам Клубков ему сильно не понравился. Выглядит очень даже неплохо, физиономия гладкая, такими из плена не возвращаются. Как-то не вяжется и то, что часовой во-время отвернулся, и метель по заказу… А если метель, то почему такие опасения из-за следов на снегу? Ведь если метель позволила убежать от немцев, преследовавших беглеца по пятам, то уж следы-то она замела бы самым надёжным образом! Между прочим, из разговоров с жителями Петрищева что-то не помнится, чтобы была особо сильная метель и 26, и 27, и 28 ноября, когда ночью немцы гоняли Зою по морозу босиком и в одной рубашонке, и когда казнили её 29 ноября. Как могли «подчистую загрести» Клубкова немцы, если он тайком пробрался в подвал, где его спрятала «какая-то женщина», и прятался там всего пару дней? Каким образом он оказался в лагере под Смоленском, о котором рассказывал товарищам по группе Буташина? Странно выглядит и рассказ об атлетических упражнениях в поезде, где два замордованных пленника голыми руками выламывают доску из пола вагона и выпрыгивают на ходу. Что, охрана поезда совсем не заметила подобной выходки?
В общем, Спрогис позвонил дежурному по части и сказал, чтобы Клубкова ни в какой наряд не ставили и ни на какое задание не посылали. А сам встретился с оперуполномоченным отдела контрразведки Западного фронта капитаном Николаем Селюком. Они хорошо знали друг друга ещё с августа сорок первого. Селюк был одним из немногих, кто знал о части 9903 и о том, какие задания выполняют люди Спрогиса. Он сообщил Спрогису весьма тревожную информацию. Именно, в особом отделе Западного фронта стало известно, что гитлеровцы целеустремлённо ищут следы войсковой части 9903 и уже располагают определёнными сведениями о ней. Более того, появились признаки того, что абвер протягивает свою руку в самое сердце сверхсекретной части. Так, серьёзно настораживал случай, произошедший недавно с самим Спрогисом. Свою «эмку» он водил сам, пользуясь правом беспрепятственного проезда по всем прифронтовым дорогам. При этом ему часто приходилось надолго оставлять её без присмотра. Но оставлять её без всякого контроля — это было бы совсем не похоже на Спрогиса. Он всякий раз, уходя, ставил на взвод специальное взрывное устройство с холостым зарядом типа петарды. Если его не разблокировать, то при попытке проникновения в машину раздавался далеко слышный выстрел. Однажды поздно вечером, оставив на улице, как всегда, заблокированную машину, Спрогис стал подниматься по лестнице дома, где у него была назначена встреча. В этот момент раздался выстрел. Бегом бросился вниз, держа наготове оружие. У машины никого не застал, обнаружил только распахнутую дверцу машины и … взрывное устройство на сиденье. По сей видимости, горе-подрывник был так ошарашен неожиданным выстрелом, легко ранившим его в мягкое место, что поспешил как можно быстрее ретироваться. Вроде бы есть повод посмеяться над неуклюжестью покушавшегося. Но ведь сам факт покушения имел место! Значит, кто-то куда более серьёзный, чем горе-подрывник, проявлял интерес к особо секретной части и знал её командира. Значит, можно ждать новых «гостей»…
Так что после визита Спрогиса Селюк внимательно изучил как отчёт Крайнова о возвращении из Петрищево, так и объяснительную Клубкова. Найдя ряд белых пятен в рассказе Клубкова, он пригласил обоих к себе. Клубков повторил слово в слово свою историю, которую уже излагал и в особом отделе, и при встрече со Спрогисом. Как будто записал всё на патефонную пластинку! Селюк пришёл к выводу, что в этой истории нет ни слова правды. Но продолжал беседу.
— Вот вы пишете, что подожгли дом, где спали оккупанты.
— Да, поджёг.
— Почему же он не сгорел, хотя остальные дома, подожжённые Крайновым и Космодемьянской, сгорели?
— Не знаю, может, они потушили сразу…
— Ну, хватит, — устало сказал Селюк, — скажи лучше правду, что струсил.
Клубков тоже устал. Устал изворачиваться — ведь который раз он рассказывал одно и то же и чувствовал, что ему не верят. Не верили товарищи по группе Буташина, не верил Спрогис, не верит Селюк.
— Я расскажу, — сказал он, глядя в пол.— Только пусть Крайнов выйдет.
Капитан дал знак Крайнову, тот вышел. Но ещё долго пришлось «раскалывать» Клубкова, который излагал одну версию за другой, и каждый раз Селюку приходилось снова и снова ловить его на противоречиях. Всё же постепенно картина прояснилась. Действительно, Клубков вытащил бутылку с горючей смесью и пытался поджечь дом, в котором были гитлеровцы. Но попытка была столь жалкой, что поджога не получилось. По всей видимости, Клубков, заметив поблизости патруль немцев, швырнул бутылку не в окно дома и даже не в стену, а куда-то в снег. Бросился бежать в сторону леса, но его догнали, сбили с ног, отобрали наган, из которого он даже не пытался стрелять, и привели в штаб. Сначала он назвался красноармейцем, но это было настолько неправдоподобно, что немцы тут же принялись его избивать и допытываться, какое у него задание и кто его послал. Клубков упирался недолго, под дулом пистолета он признался, что представляет часть 9903 и послан со спецзаданием, причем не один. Гитлеровцы немедленно бросились на поиск остальных. Вот почему у них была такая повышенная готовность, что по сигналу Свиридова они немедленно схватили Зою.
А что произошло дальше с самим Клубковым, он, наконец, рассказал после множества выявленных Селюком несообразий во всех его версиях. Полученные сведения о части 9903 весьма заинтересовали немцев — недаром Петрищево было точкой особой радиосвязи, и там присутствовали опытные контрразведчики. Клубков поэтому и в самом деле оказался в лагере под Смоленском, но это был вовсе не обычный концлагерь, в которых тысячами погибали наши военнопленные, а школа абвера, где готовили агентов разведки — диверсантов и террористов. Клубков дал подписку о готовности работать на немцев. Пройдя соответствующую подготовку, что заняло немалый срок — около трёх месяцев — он вернулся в часть 9903 со спецзаданием. Его подробные показания были запротоколированы и хранятся в архивах. И факт расстрела подлого предателя тоже запротоколирован и доступен историкам.
Но вот гримаса нынешних псевдоисториков, служащих антисоветскому режиму: не имея возможности опровергнуть факт предательства Клубкова, результатом которого была не только гибель Зои, но и попадание в руки наиболее опасной гитлеровской спецслужбы секретной информации о части 9903, они из кожи вон лезут, чтобы всё-таки состряпать миф о его невиновности. Дескать, показания Клубкова путаные, противоречат объяснительной, данной Селиванову, а посему его дело было «сфабриковано» всё теми же «злобными зашоренными сталинскими особистами».
Виктор Кожемяко в своей книге презрительно отзывается о таких «историках», вся деятельность которых направлена исключительно на злобное очернение всего советского. Приводя статистику, согласно которой с начала войны по 28 декабря 1941 года только на Западном фронте было обезврежено 505 вражеских агентов — диверсантов и террористов, причём значительную их часть составляли завербованные в плену — он ставит вопрос: что, все эти разоблачения были «сфабрикованы злобными особистами»? Такая вопиющая нелепица, когда разоблачённые предатели объявляются невинными жертвами, а те, кто с ними боролся с огромным риском для жизни, объявляются виновными во всех смертных грехах — это называется «правдой истории»? Чья же она, такая «правда», которая никак не может писаться без кавычек?
Возвращаясь к книге Вячеслава Боярского, где подробно описаны обстоятельства дела Клубкова, отметим, что Главная военная прокуратура до сих пор пересматривает дела бывших врагов народа. Многих из них реабилитировали именно в угоду нынешнему российскому режиму. Но: «Клубков Василий Андреевич реабилитации не подлежит». Таково последнее и окончательное заключение Главной военной прокуратуры.
Снова процитируем Виктора Кожемяко: «Невиданно массовым был в годы Великой Отечественной героизм советских людей. Но предатели, увы, тоже были. Оправдания им нет. Не будем забывать, что когда началось оправдание, рухнула великая Советская держава. Потому что место героев в стране заняли предатели, и они совершили свое подлое дело. Урок на будущее. Урок на все времена».
Добавим: массовый героизм обеспечил Великую Победу над самым страшным врагом — фашизмом. Сегодня же предательство пестует новый фашизм — фашизм XXI века. И он нисколько не менее, если не более, ужасен, чем разгромленный фашизм века ХХ-го.
После разгрома немецко-фашистских войск под Москвой часть 9903 приступила к подготовке операций в глубоком тылу противника на Брянщине, в Белоруссии, Латвии, Польше, Восточной Пруссии. Только за 1941–1943 годы в руководимой Артуром Карловичем воинской части было обучено и отправлено в тыл противника 115 разведывательно-диверсионных групп общей численностью 2862 человека. Летели под откос вражеские эшелоны, взлетали на воздух склады боеприпасов, исчезала из планшетов убитых офицеров важная информация. Слово «партизанен» стало для оккупантов сущим кошмаром: нигде на нашей земле они не чувствовали себя в безопасности.
Летом 1942 года Артур Спрогис получил новый приказ: координировать действия всех партизанских отрядов, действующих в тылу врага. Он вместе со своим штабом отправляется в леса Белоруссии. Вот где пригодился опыт работы в Белоруссии в 20-е и 30-е годы! Карательные операции оккупантов против партизан в Белоруссии отличались особой свирепостью — ведь согласно плану «Ост» Белоруссия подлежала полной «зачистке». След этой деятельности выражен в Хатынском мемориале, где у каждой из трёх березок, растущих из общего корня, одной недостаёт: Белоруссия потеряла за войну три миллиона, то есть треть всего населения. И, тем не менее — такого количества партизанских отрядов, как в Белоруссии, не было нигде. Задача перед Спрогисом, прямо скажем, была поставлена грандиозная. Но он с присущей ему целеустремленностью продолжает исполнять свою героическую симфонию. Несмотря ни на какие карательные меры, ему удалось собрать на совещание командиров большинства окрестных партизанских отрядов и выработать план совместных действий. К концу лета 1942 года партизанское движение в Белоруссии набрало большую силу. Образовались целые партизанские края в тылу немцев, где власть оккупантов практически отсутствовала. Отряды объединялись в бригады и крупные соединения, принимающие бой против практически любой группировки карателей.
Спрогис принимал непосредственное участие в наиболее важных и опасных операциях, где наверняка вспоминал свои блестящие успехи в Испании, но здесь масштабы были несоизмеримыми. В одной из таких операций он был тяжело ранен и переправлен самолётом в госпиталь в Москву. Едва встав на ноги, он возвращается в строй и получает новый приказ. Теперь полковник Спрогис назначен начальником штаба партизанского движения Латвийской ССР. «Гаврош Гражданской» собирает латышских стрелков для развертывания партизанской борьбы на всей территории республики. К маю 1944 года в лесах Латвии сражались уже три полнокровные партизанские бригады общей численностью до 10 тысяч человек!
Артур Карлович стал кавалером 25 государственных наград, в том числе двух орденов Ленина, четырех — Красного Знамени, ордена Отечественной войны. После войны много лет был на ответственной военной, партийной, государственной работе. К нему в полной мере приложимо крылатое выражение: «Чекистов бывших не бывает!»
В киноэпопее «Битва за Москву» после кадров казни Зои диктор сообщает о том, что Сталин, прочитав в «Правде» очерки о Зое фронтового корреспондента Петра Лидова, приказал солдат и офицеров 197-й немецкой дивизии, части которой стояли в Петрищево, в плен не брать.
Исследования Виктора Кожемяко, перекопавшего многие архивы, такого приказа не обнаружили. Но даже если его не было в письменном виде, он выполнялся всеми бойцами Красной Армии, узнавшими о судьбе Зои. Пресловутая 197-я дивизия была полностью разгромлена в октябре 43-го в битвах за освобождение Смоленска. Фашистам там устроили «сорок первый год наоборот». От проклятого 332-го пехотного полка, которым командовал полковник Рюдерер, осталось в живых всего несколько человек. В полевой сумке убитого немецкого офицера были обнаружены пять фотографий казни Зои, немедленно ставшие всеобщим достоянием и вызвавшие новую волну гнева у наших бойцов. Одного немногих пленных, унтер-офицера, допросили с пристрастием, продемонстрировав эти фотки: что он знает о казни юной партизанки? Дрожа от ужаса, он лепетал заплетающимся языком: «Нихт ихь! Дер ист Рюдерер, Рюдерер!»
В этих боях участвовал и младший брат Зои — Александр, танк которого первым ворвался на окраину Смоленска. Мы знаем: Александр тоже стал Героем и геройски погиб в Восточной Пруссии, совсем незадолго до Победы. До начала Берлинской операции оставалось всего два дня…
Виктор Кожемяко в своей книге полностью привёл письмо 11-летней девочки Лизы Володиной из Пензенской области, отправленное «в 1941 год» из 2012 года. Это письмо настолько потрясает, что, читая его, я не мог не вспомнить свои детские впечатления о «ледяной пропасти», о которых говорил в начале заметки. Конечно, девочке помогала писать её мама, но ведь отправлено-то письмо от её имени! Лиза разговаривает с Зоей как с живой подругой, вспоминает Татьяну Соломаху, вдохновившую Зою на подвиг, и заканчивает письмо так:
«Ты не верь, Зоя, что мы тебя позабыли! Не верь! И прости нелюдей за ту ложь, которую они иногда пишут и говорят о тебе. Ты выше всего этого!
Но многие мои сверстники сегодня, к сожалению, не знают ни о тебе, ни о том, какой героический подвиг ты совершила. А я думаю, что такое забывать нельзя! Ведь забывая своих героев, мне кажется, мы их просто предадим ⸺ так же, как когда-то предал тебя Виктор Клубков...»
В год 90-летия со дня рождения Зои в «Правду» обратился американский профессор славистики Джонатан Платт. Он, ознакомившись с выступлениями Виктора Кожемяко в защиту чести Зои, решил написать книгу и снять фильм, посвященный хранителям памяти о Зое и местам, связанным с ней. Встретившись с Кожемяко и беседуя с ним около трёх часов, профессор поставил ряд вопросов, касающихся героизма и самопожертвования ради великого дела. Кожемяко переадресовал эти вопросы читателям «Правды». Письмо девочки Лизы Володиной явилось одним из ответов Джонатану Платту, а всего ответов от читателей «Правды» разных возрастов пришло столько, что они заняли едва ли не половину объёма всей книги «Зоя Космодемьянская. Правда и ложь». Особенно впечатляют письма соратницы Зои по в/ч 9903 Клавдии Сукачевой (увы, уже ушедшей) и рабочего из г. Дмитрова Алексея Парфенова. Интерес читателей оказался поистине огромным. Размышляя над множеством этих писем, Виктор Кожемяко приводит послание самого автора вопросов Джонатана Платта как итог изучения ответов:
«По-моему, надо признать, что героическое самопожертвование таких людей, как Зоя, настоящих «детей революции», которые погибли в невообразимом числе во время войны ⸺ вот это и есть самое главное достижение мирового социализма, но и его великая трагедия… Мы видим, как после конца «холодной войны» мировой капитализм всё более и более отказывается от тех «смягчающих» институций, которые раньше использовал как пряник для трудящихся (пока не научились бить себя внутренним кнутом неолиберальной идеологии). Теперь фашизм приходит не как волна реваншистского насилия извне, а растёт в самом сердце нашего (теперь уже общего) либерального сообщества. Сегодня насилие стало зачастую невидимым, «скучным», повседневным. А пока левые силы, кажется, могут отвечать на это в основном лишь особым видом тоски. Это благородная тоска по подвигу, по революции, по этому нарастающему клинчу сил, который маркировал героическую эпоху и все её надежды и необходимости. Да, Павел Корчагин ⸺ не герой нашего времени. Но всё-таки слова Зои с эшафота о том, что надо бороться, ещё звучат, ещё грызут совесть. А как на них отвечать? Как сегодня бороться? Вот это самый главный вопрос сегодняшнего дня… Мы видим, что акции прямого насилия бывают бесполезными ⸺ они сразу становятся горючим топливом для медиаспектакля и только погружают нас глубже в общую систему страха… Сегодня совсем непонятно, за что именно молодежь поднялась бы в борьбе. Кажется, везде лежит обман и скрываются управляющие нити какой-то нечеловеческой власти… Мой проект о Зое исходит из этого чувства тоски по героической эпохе социализма… Когда неолиберализм одержал свои первые победы, а СССР оказался не в силах сопротивляться, с тех пор мир движется к новому варварству… Сейчас, может быть, самое главное ⸺ формулировать вопрос правильно: надо, чтобы механизм мышления завёлся опять, потому что он слишком долго стоял на месте. И это значит, что надо чувствовать эту тоску как залог нашего общего человеческого будущего, а не просто как обиду за потерянное великое прошлое... Я согласен, что поколение 1930-х ⸺ действительно потрясающее поколение. Но они тоже страдали и тосковали, хотя совсем не так, как мы. Думаю, наша задача ⸺ не только помнить и чтить этих людей, но и искать историческую спираль, которая движется от них к нам, где больное, отчуждённое различие между их героической тоской (по завершению революционной борьбы) и нашей, «постгероической» тоской по новому типу борьбы преобразуется в рифмующий звон и указатель движения вперёд».
Право слово, Джонатана Платта после такого выступления следовало бы принять в КПРФ или в РУСО. Как видно, и в США ещё существуют люди, для которых человеческие ценности не вытеснены паломничеством к «золотому тельцу».
В конце своей книги Виктор Кожемяко ставит вопрос: сколько всего памятников Зое в нашей стране и за рубежом? Далеко не полный перечень включает 67 скульптур и бюстов, причем упомянутый вначале памятник, стоящий на станции метро «Партизанская», был создан Манизером ещё во время войны и удостоен Сталинской премии. Монумент вызвал такой горячий отклик, что ряд городов высказал желание иметь похожий памятник. Манизер откликнулся на эти пожелания и изготовил ещё два варианта, установленные на центральной улице Тамбова и в Московском парке Победы в Ленинграде. Дотошные исследователи подвига Зои отметили неточности в работах Манизера, именно, что в части 9903 девушкам выдавали всё-таки не телогрейки, а пальто, и винтовками были вооружены только юноши, а девушкам выдавали наганы. Но эти неточности вполне можно простить автору, изобразившему Зою в гордой позе и с винтовкой за плечом ⸺ так лучше передана решимость защитить Москву. Все-таки искусство есть искусство, и автор имеет право на художественный вымысел, не нарушающий основной идеи. Дань памяти Зое отдали и Евгений Вучетич, памятник его работы стоит в городе Копейске Челябинской области, и Зураб Церетели, работа которого установлена в Рузе (Петрищево принадлежит к Рузскому району Московской области). Но сохранность всех памятников Зое вызывает постоянную тревогу, поскольку для нынешних властей она не родная дочь, а нелюбимая падчерица.
В свое время, когда закончилась Великая Отечественная, а следом за ней ⸺ Вторая мировая, враги СССР поставили задачу: сделать всё для того, чтобы в этой стране больше не появлялись Космодемьянские и Кошевые. Для этого была развернута информационная война с огромными вложениями сил и средств. И, как мы сегодня видим, не зря. Виктор Кожемяко не случайно озаглавил заключительную главу своей книги «завершая книгу, но не тему». Борьба за бессмертие Зои может считаться выигранной. Но борьба за истинное значение ее подвига для нынешнего и будущих поколений продолжается, и злобный враг продолжает чернить ее память.
Так, в преддверии 80-летия начала Великой Отечественной и 80-летия битвы за Москву вышли аж два фильма под одним и тем же названием «Зоя» режиссеров Леонида Пляскина и Максима Бриуса и Ольги Товма. Разумеется, их выходу на экраны предшествовала реклама с заверениями, что будет показана истинная правда о Зое. Привыкнув к постоянному вранью либерастической пропаганды, можно было смело сказать: будет никакая не правда, а правдоподобное враньё.
В самом деле, в фильме Пляскина и Бриуса присутствуют и Сталин, и Спрогис, и Шелепин и отсутствуют либерастические стереотипы, изображающие пьяных энкаведешников, омерзительных политруков, посылающих на верную смерть, героических уголовников из штрафбата, решающих судьбу войны. Фильм Пляскина и Бриуса выглядит почти что просоветским, что весьма странно в условиях, когда олигархическая властная верхушка диктует свою волю всем представителям искусства. Поэтому возникает вопрос: зачем буржуазной власти подвиг комсомолки Зои Космодемьянской при всём том, что добрых 30 лет её непрерывно казнили вновь и вновь? А вот тот самый иезуитский приём: показывая якобы правдиво обстановку 1941-го, во-первых, полностью замалчиваются все настоящие мотивы, которые привели Зою к подвигу, а во-вторых, пусть неназойливо, но подчёркивается преступность приказа Сталина, согласно которому следовало сжигать дома на оккупируемой территории, чтобы немцам негде было останавливаться.
Получается, что Зоя пошла мстить за своего друга Бориса ⸺ одноклассника, погибшего на фронте, и за брата Сашу, которого война лишила благоприятных перспектив в жизни. Заодно и за вкусные булочки, которые были так доступны до войны, а теперь пропали.
А показывая, в отличие от многолетней «десталинизации», Сталина в достаточно привлекательном виде (правда, фарисейски сетуя о «преступности» приказа создавать дискомфорт оккупантам), можно примазаться к его огромному авторитету, поскольку все попытки подсунуть вместо Сталина то Минина с Пожарским, то Екатерину Вторую, то Александра Третьего в качестве политических и духовных вождей для сплочения народа потерпели фиаско. Даже за князей Александра Невского и Владимира ‒ Красно Солнышко уцепились, но и здесь ничего не вышло. Обмишурились и с Витте, и со Столыпиным. Вот теперь пытаются для поддержания своего стремительно падающего престижа дотянуться до Сталина. Но при этом ни за что не вспоминать, что Сталин был образцом несгибаемого марксиста, учеником Ленина, а Зоя была представительницей поколения «детей революции», воспитанницей Ленинского комсомола. Уж не хочется и подчёркивать, что у 27-летней актрисы Анастасии Мишиной практически нет ничего общего в облике с 18-летней Зоей, и уж про причину, из-за которой Спрогис и Шелепин не хотели брать её в часть 9903, говорить не приходится.
А уж сцена очной ставки Зои с предателем Клубковым ⸺ и вообще из области фантазии авторов, причем фантазии низкопробной. На самом деле фашисты заставили Клубкова присутствовать при казни Зои вместе с жителями Петрищева ⸺ так сказать, «в воспитательных целях», перед отправкой в школу абвера. Обозвать это «очной ставкой» могут только либерастовые псевдоисторики, вполне достойные дружбы с предателем и будучи сами предателями всего, что достойно звания человека. Так что, несмотря на усиленную рекламу, и в этом фильме ⸺ враньё. Пусть не грубое и наглое, но всё равно враньё, в том самом наиболее опасном варианте ⸺ как враньё, претендующее на правду.
Ещё один фильм образца 2021 года ⸺ режиссёра Ольги Товма с Надеждой Петрушовой в главной роли. Вот уж здесь-то господа «либерасты» вволю постарались!
Главным героем фильма является по сути не Зоя, а военкор «Правды» Пётр Лидов. Действие начинается в период контрнаступления под Москвой, но выглядит наше наступление несколько странно: Лидов что есть силы вжимается в снег, пытаясь спрятаться от обстрела налетающими «Мессерами», причём вокруг него всё пространство заполнено убитыми бойцами. После налёта Лидов случайно напарывается на надпись на дереве, где речь идет о казни некоей Тани, и пытается выяснить у подвернувшегося старичка, кто была эта Таня и что она совершила. Узнав, что это была даже не взрослая женщина, а юная девочка, Лидов начинает выяснять обстоятельства её пребывания в Петрищево и, придя в редакцию «Правды», заявляет о своём намерении написать о ней. При этом его намерение встречается в штыки главным редактором Петром Поспеловым, да так, что Поспелов выглядит тем самым тупоголовым комиссаром, которых так обожают изображать либерастовские деятели от искусства. Всё-таки Лидов убеждает дубину-редактора, что заняться очерком о Тане стоит, но при этом настолько впадает в расстройство, что едва не пускает себе пулю в висок. Преодолев депрессию, он отправляется в Петрищево и приступает к расследованию. Первым делом он наблюдает, как на месте казни (виселица ещё не убрана) дети воспроизводят сцену казни, причем девочка пионерского возраста произносит те же слова, которые звучали из уст Тани. Лидов через эту девочку пытается узнавать подробности и встречается по ходу дела с Семёном Свиридовым и Аграфеной Смирновой, которые настроены по отношению к нему весьма враждебно и ничего рассказывать не желают. Но с помощью той же девочки он выясняет, что «Таня» лежит под снегом в том самом месте, где дети изображали её казнь. Всё-таки у него хватает ума расспросить других жителей Петрищева, и картина, которую он описал в своём будущем очерке «Таня», начинает проясняться. Повторный визит в редакцию «Правды» смотрится как пошлая карикатура: Поспелов не желает отдавать очерк Лидова в печать, и только угроза пожаловаться на него в высшие партийные инстанции всё-таки вынуждает поставить материал в номер.
Авторы фильма воспроизводят эпизод перед входом в Петрищево, где от группы осталось только трое, и выпячивают трусливое поведение Клубкова, с одной стороны, не стремящегося выполнить приказ о поджоге домов в Петрищево, с другой ⸺ выказывающего своё буйное неравнодушие к Зое под видом «всё равно война, все мы тут подохнем», не встречающее взаимности. Враньё в этой сцене так и прёт из каждой дырки: Зоя контактировала с Клубковым всего пару дней, и вообще для развития амурных отношений не было никаких оснований. Визгливый призыв Клубкова драпать от Петрищева не мог иметь места, поскольку приказ Крайнова ⸺ это приказ командира группы, и откровенно саботировать его Клубкову не было резона.
Дальше авторы фильма с каким-то сладострастием изображают издевательства над Зоей, причем молоденький лейтенант, потрясённый видом пыток, кончает с собой, и это почему-то угодно представить как воображаемый танец с истерзанной пленницей. А исчадие ада ⸺ полковник Рюдерер ⸺ предлагает ей выпить за победу германского оружия. Зоя, не говоря ни слова, сбивает бокал со стола движением окровавленного подбородка, чем чрезвычайно злит полковника. Далее авторам угодно изобразить, как по приказу полковника Зою гоняют по снегу. Но не просто гоняют. На пути попадается Аграфена Смирнова, которая бьёт Зою железной палкой и вопит, что из-за неё она и её дети должны остаться под открытым небом. А дальше Лидов встречается с Борисом Крайновым и выясняет, что Таня ⸺ это Зоя. Но что потом? Лидов сталкивается с Артуром Спрогисом, от которого узнаёт, что Зою предал Клубков и что Клубков уже во всём сознался. Но на встрече с Клубковым Лидов вдруг выясняет, что радиостанции в Петрищево уже не было, и по этой причине не было смысла идти на крайний риск при проникновении в Петрищево. Почему-то авторам фильма при этом угодно делать вывод о невиновности Клубкова, в чём якобы уверяется Лидов и ставит себе целью, что предательство целиком на совести старосты Свиридова. Новая встреча со Свиридовым, которому Лидов предъявляет доказательства его предательства, рисует картину, в которой Свиридов выглядит едва ли не более страшным врагом, чем немцы. После этого Спрогис ⸺ ну, конечно, ужасающий энкаведешник ⸺ запрещает Лидову выставлять предателем Свиридова под видом того, что советские граждане не должны выглядеть предателями. Да и какая разница, кто предатель? И когда Лидов выкрикивает, что есть разница, то Спрогис ядовито напоминает ему про 37-й год, когда только трусость спасла Лидова от отправки в Гулаг. Якобы именно Спрогис принимал тогда его трусливые признания, такие, что даже самому было противно. И добавляет, что если Лидов не согласится с ним, то он может мигом превратиться из товарища в гражданина. Дальше Лидов встречается с Любовью Тимофеевной ⸺ матерью Зои ⸺ и, едва ли не размазывая сопли, обзывает себя трусом. При этом разыграна совсем уж идиотская сцена, когда Лидов якобы в одиночку откапывает тело Зои и предъявляет матери его для опознания, а Любовь Тимофеевна отказывается признать, что это её дочь. Таким способом обыгрывается заезженный либерастовый мотив на предмет: Зоя ⸺ вовсе не Зоя. А факт якобы невиновности Клубкова выставляется для того, чтобы Лидов громогласно заявлял о том, что Зоя выполняла преступный приказ. Правда, в процессе самобичевания Лидова Любовь Тимофеевна уверяет его, что он вовсе не трус, раз написал такой материал о Зое, и признаётся, что всё-таки Зоя ⸺ её дочь. В заключение Лидов по колено в снегу останавливается на месте казни Зои и даёт салют из револьвера, а финальный кадр фильма относится к 1968 году, где «милый дедушка» ⸺ полковник в отставке Рюдерер трогательно шествует на выходе из собора за ручку с внучкой.
Вот такой набор мерзостей преподнесла нам Ольга Товма. Стоит ли перечислять все «перлы» вранья, наполняющие фильм?
Ни на каком дереве Лидов не читал сообщения о казни Тани, о ней поведал пожилой партизан, случайный сосед по фронтовому ночлегу.
Пётр Николаевич Поспелов, возглавлявший редакцию «Правды» с 1940 по 1949 год, никогда не был таким тупым кретином, каким его изображают на экране, и за заслуги во время войны был удостоен Сталинской премии, которую целиком передал на нужды обороны.
Девочку из Петрищева «такую же, как Таня», просвещающую Лидова, целиком выдумали авторы фильма. Да, у хозяйки избы, где пытали Зою, была дочка примерно такого возраста, но мать изо всех сил прятала её подальше от страшной комнаты пыток, и говорить наедине с истерзанной Зоей эта девочка никак не могла.
Проникновенных диалогов с Семёном Свиридовым и Аграфеной Смирновой, сошедшей с ума и качающей завернутое в пелёнки полено, символизирующее умершего ребенка, у Лидова не было. Показания Смирновой по поводу издевательств над истерзанной Зоей в избе Прасковьи Кулик никакой шизофренией не пахнут. Во время того, как немцы гоняли ночью по морозу Зою в одной рубашке и босиком, никакой Смирновой поблизости не было.
Полковник Рюдерер не предлагал Зое выпивать за победу германского оружия, хоть и был ярко выраженным садистом. Да и молоденький лейтенант, не выносивший зрелища избиения Зои, вовсе не кончал с собой, представляя, как он танцует с истерзанной пленницей, а всего лишь вышел за дверь.
Предатель Клубков никаких амурных чувств к Зое не изображал, это полная нелепица в условиях выполнения задания особой важности. Лидов почему-то твёрдо уверен в невиновности Клубкова, хотя никаких к тому оснований нет, и авторы фильма явно намекают на ненависть Лидова к чекистам, которая и подвигает его к мысли, что обвинение Клубкова сфабриковано. К тому же никакого переноса вражеской радиостанции из Петрищева не было, а ведь именно на этом построено в фильме убеждение в невиновности Клубкова и виновности старосты Свиридова.
Спрогис в диалогах с Лидовым представлен типичной сволочью-особистом, которому нет дела до истины, а нужно «указать имя предателя», независимо от фактов. Да и вложенные в его уста словеса о том, что не может быть предателем советский человек, а посему нельзя обвинять Свиридова, настолько идиотские, что даже не хватает стыда за создателей фильма, у которых просматривается неимоверный избыток наглости и дурости изображать таким Спрогиса.
Стенания экранного Лидова по поводу того, что он якобы трусливо вёл себя в 37-м году, соответствуют истине с точностью до наоборот. Настоящий Лидов в 37-м как раз проявил недюжинное мужество, возвысив голос в защиту незаслуженно обвинённого товарища, в результате чего полгода находился на грани гибели, но в тот раз справедливость восторжествовала, и Лидов избежал ареста, а его товарищ был освобождён.
Опознание тела Зои происходило силами целой комиссии, которая испытывала затруднения в связи с тем, что Любовь Тимофеевна поначалу не могла опознать дочь, но затем всё-таки смогла это сделать, вспомнив, что при рождении у Зои был завязан пупок, а лже-мамаша призналась, что ей удалось сразу после освобождения села добраться до Петрищева и за самогон подкупить местных мужиков, которые подняли из могилы труп и дали осмотреть его. Тогда она увидала и шрам, и оспинки на лице. Откуда они взялись? Выяснили и это: когда нашу разведчицу привели к месту казни, виселица не была достроена. Конвойные втолкнули Зою в находившийся рядом сарай. У девушки были связаны руки, она упала на песчаный пол, к лицу прилипли песчинки — они и остались оспинками. Это слова самого Спрогиса, который сразу узнал Зою, но недоумевал по поводу шрама и особенно оспинок. Шрам опознала Клавдия Милорадова, а оспинки вовсе не были оспинками. Ничего подобного в фильме нет, там опознание предлагает провести Лидов одной-единственной Любови Тимофеевне, а в комиссии-то его вообще не было.
Образ Лидова на экране дико опошлен и оболган, и трудно представить, что такому персонажу довелось погибнуть в 1943-м самым геройским образом, участвуя в отражении налета вражеских самолетов на фронтовой аэродром вместе с зенитчиками, хотя в задачу военного корреспондента это никак не входило, и он имел полное право переждать налет в укрытии. Но он занял место у зенитного орудия и испытал настоящее ликование, наблюдая, как подбитый вражеский самолет несётся к земле. Увы, это было последним ликованием в его жизни, поскольку самолет рухнул слишком близко от позиции зенитного расчета, и мощный взрыв убил и Лидова вместе с зенитчиками. Не довелось дожить до конца войны и фотокорреспонденту Сергею Струнникову, автору ставшей знаменитой фотографии мёртвой Зои с обрывком верёвки на шее и следами надругательства над ней уже после смерти. Но потрясает благородство черт её лица, даже в смерти неподвластное врагам. Фотография не содержит ретуши: просматриваются даже пресловутые оспинки.
И ещё: актриса Надежда Петрушова, исполняющая роль Зои, настолько не похожа на настоящую Зою, что складывается впечатление: над зрителем, видевшим портрет Зои, просто нагло издеваются. Даже знаменитой короткой причёски нет. А для тех, кто её лица не видел, создается целая повесть из сплошного вранья.
Оставляя в стороне салют Лидова над могилой Зои, отметим, что сценка с «милым дедушкой» Рюдерером, датированная 1968 годом, ⸺ тоже враньё. Хотя Рюдерер сумел дожить до конца войны и избежал ответственности, попав в плен к американцам, но сведений о том, что он прожил дольше 1960 года, не имеется.
Общий вывод касательно фильмов Ольги Товма и Пляскина с Бриусом: глубоко прав был Виктор Кожемяко, завершая книгу, но не тему. Информационная война вокруг имени Зои продолжается. И будет продолжаться, пока существует власть жуликов и прохиндеев. А наш долг ⸺ отстаивать великую правду во имя будущих поколений.
После просмотра этих, с позволения сказать, «шедевров» у меня возникло непреодолимое желание ещё раз просмотреть фильм Сергея Юткевича, снятый в военном 1944-м. Вот там всё на месте: перед глазами проходит вся жизнь Зои от рождения до страстного призыва к присутствующим при казни. Некоторая гипербола присутствует при показе первого выхода Зои в тыл к немцам в группе Михаила Соколова, где она лихо расстреливает из нагана одного немца за другим, но это можно вполне простить авторам фильма, в остальном нигде не погрешившим против истины. И актриса Галина Водяницкая исполняет роль Зои просто блестяще: глядя на экран, забываешь о том, что это не сама Зоя.
Мне довелось присутствовать от имени Московского горкома КПРФ в Петрищево 13 сентября 2013 года в день 90-летия со дня рождения Зои. На этой встрече выступали школьники из Звенигорода. Они показали великолепную литературно-музыкальную композицию по поэме Маргариты Алигер, написанной в 1942 году. По этой же поэме клялись в любви к Родине их бабушки и дедушки, дети войны, не успевшие сами взять в руки оружие, но готовые это сделать, глядя в прекрасные глаза Зои, пристально наблюдавшие за всеми нами с её портрета. Надеюсь, если удастся, побывать и на столетии со дня рождения Зои в 2023 году. Такое пропускать нельзя.
В заключение хочется сказать: имя Зоя означает «жизнь». Тысячу раз прав был Константин Симонов, сказавший: «Герои не умирают, они уходят в бессмертие». Сколько бы лет ни прошло со дня рождения Зои, она навсегда останется восемнадцатилетней. Гордой, прекрасной, непобедимой. Символом молодости, побеждающей самые тёмные и самые страшные силы.
Авторы: Змиевской Григорий Николаевич