Долг платежом красен.

Г.Н. Змиевской

ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН

(к 70-летию окончания Второй мировой войны)

Ушел в историю двадцатый век. Человечеству он принес гигантские потрясения, главным из которых явилась Вторая мировая война. По сравнению с ней русско-японская война 1904-1905 гг. ─ мелкий эпизод. Но шрам на русском сердце, оставленный в 1904-1905 гг., не рассосался и в полной мере отозвался и на ходе Второй мировой.

Оказавшись союзником России в годы Первой мировой, Япония предприняла несколько лицемерных реверансов в виде возвращения (разумеется, не бесплатно) нескольких кораблей, поднятых после войны 1904-1905 гг. и введенных в состав флота микадо. Это не оказало заметного влияния на боеспособность нашего флота — на дворе была уже другая война, в которой устаревшие корабли не могли играть существенной роли. Истинное же лицо японский империализм продемонстрировал после Октябрьской революции, оккупировав значительную часть Сибири и Дальнего Востока. Владивосток был освобожден только в 1922 г., и японцы, несмотря на все чинимые ими зверства, убрались восвояси, поскольку почувствовали, что война против народа не выигрывается.

Однако итоги Портсмута продолжали действовать — половина Сахалина и Курилы оставались принадлежностью Японии. До 1925 года под японской оккупацией находился и Северный Сахалин. Установление нами дипломатических отношений с рядом «великих держав» к 1925 г. и изоляция Японии в связи с разрывом союзного договора с Англией заставило самураев со скрежетом зубовным очистить Северный Сахалин, но напряженность от этого только возросла.

Продолжая строить свою политику под лозунгом «Хакко Итио!» — «Весь мир под японской крышей», — японцы превратили все отношения с Советским Союзом между двумя мировыми войнами в бесконечную цепь провокаций. Любые напоминания с нашей стороны о договорных обязательствах встречали презрительное: «Война перечеркивает все договора. Вы потерпели поражение, и давайте исходить из сложившейся на сегодняшний день обстановки».

А обстановка была такова, что Корея и Маньчжурия, превратившиеся в колонию Японии под названием «Маньчжоу-Го», представляли собой постоянный плацдарм для возможного броска японцев в наше Приморье. Располагая мощным флотом, японцы в любой момент могли обеспечить надежное прикрытие с моря крупным десантным операциям, по сравнению с которыми переброска войск на материк во время русско-японской войны — детские шалости. Аппетиты японцев простирались не только на Приморье и Камчатку, но и на всю Сибирь до Урала. Западнее же Урала нашу территорию намеревалась «освоить» союзница Японии — гитлеровская Германия.

В исторических справочниках началом Второй мировой считается 1 сентября 1939 г. — день нападения Германии на Польшу.

При этом совершенно незаслуженно опускается более ранняя дата — 7 июля 1937 г. — нападение Японии на Китай.

Основная тяжесть удара пришлась на 29-ю гоминьдановскую армию, которой командовал генерал Сун Чжэ-юань. Понеся большие потери, 29-я армия оставила Тяньцзинь и Пекин. Выйдя на оперативный простор, японцы повели наступление как в южном направлении — вдоль железнодорожных линий на Нанкин и Ухань, так и не севере — на железнодорожный узел Датун.

Стратегический план японского руководства, проводимый в жизнь, вырисовывался достаточно отчетливо — захват провинций Хэбэй, Шаньси и Шаньдун и создание там марионеточного государства наподобие пресловутого Маньчжоу-го. Если бы это удалось, «милые самурайчики» получили бы великолепную возможность для развития дальнейшей экспансии — завоевания советского Дальнего Востока и Монгольской Народной Республики с последующим отторжением от СССР всей Восточной Сибири.

Легко заметить при этом, что мощные военно-морские силы Японии в упомянутом «северном варианте» участвовали минимально. Поэтому оставалась угроза реализации «южного варианта» — используя в качестве отправной точки Шанхай (так же, как хорошо знакомый еще с 1900 года путь на Пекин через Тяньцзинь), двинуться от побережья вдоль Янцзы навстречу группировке, уже ведущей наступление на Нанкин и Ухань с севера, от Пекина. Для этого японский флот уже заблокировал все южные китайские порты.

Правительство СССР заключило с гоминьдановским правительством договор о ненападении и предоставило ему материальную и техническую помощь. Были оборудованы перевалочные базы в Урумчи, Хами и Ланьчжоу. Самолеты доставляли снаряжение в Шэньси и Сычуань, откуда оно перебрасывалось на фронт. Позднее была построена железная дорога, проходившая по древнему караванному пути через Синьцзян. В перебросках участвовали сотни советских летчиков, тысячи водителей автомашин и железнодорожников. Но этим помощь Китаю не ограничивалась.

Для возможного броска на советский Дальний Восток японцами в Маньчжурии была сосредоточена отборная Квантунская армия, уже в начале войны насчитывавшая около полумиллиона человек и не участвовавшая в боях. Ей противостояла советская Дальневосточная армия, сосредоточенная в Приамурье и образовывавшая заслон на пути в Приморье.

Наличие нашей Дальневосточной армии сковывало Квантунскую армию, лишенную свободы маневра — а вдруг русские не ограничатся договором о материальной помощи и ударят в тыл? Реализация обоих вариантов — и «северного», и «южного» явно затягивалась, что крайне раздражало самурайских стратегов.

Особенности японской экономики не позволяли рассчитывать на затяжную войну. Только внутриполитическая ситуация в России в 1905 г. позволила Японии выйти из войны победительницей — к тому же при активной поддержке Англии и США. Но самураи не забыли того ужаса, который они испытывали при виде сосредоточения миллионной российской армии на маньчжурских границах и явном надрыве собственной экономики уже к весне 1905 года.

Кроме того, они очень хорошо понимали, что союзнички вроде англичан и американцев будут их поддерживать только до тех пор, пока сами будут видеть выгоду от общения с Японией. Старинное английское правило — иметь союзником только заведомо слабейшего партнера — сработало и здесь.

Но политика политикой, а экономика экономикой — потребности Японии более чем наполовину удовлетворялись за счет импорта из США и Англии. Чтобы получить независимый от этих сомнительных «друзей» доступ к источникам сырья и энергоресурсов, требовалась новая военная экспансия. Развязывать новую войну против СССР без их поддержки не очень-то хотелось. Как быть?

Закон империалистического «гадючника», ничем не отличающийся от законов бандитской шайки, предписывал — бей слабейшего. Кого? Лучшей «кандидатуры», чем Китай, не просматривалось.

Кроме того, позарез нужны были новые союзники — и, само собой, особые надежды возлагались на крепнущий в Европе фашизм. Рыбак рыбака видит издалека — и японская дипломатия что есть силы обхаживала немцев и итальянцев. Но до поры до времени необходимо было не нарываться на раздражение со стороны англичан и американцев — про импорт-то забывать нельзя!

Отсюда — громогласные заявления о «жесткой линии» в отношении Советского Союза, но первым делом — подготовка к «блицкригу» против Китая. Антисоветская пропаганда в Японии на протяжении всех 30-х годов доходила буквально до истерики. Каждому японцу вдалбливали в сознание и подсознание, что Советский Союз только и озабочен уничтожением территориальной целостности Японии, мечтает о ликвидации «божественного» государственного устройства, спит и видит, как бы сбить Японию с «императорского пути».

Во всем этом оголтелом идиотизме была здравая нота, отражавшая страх перед пересмотром итогов Портсмута. Чуяла кошка, чье мясо съела!

Секретные документы тех времен, всплывшие на послевоенном Токийском трибунале 1946 г. (аналоге Нюрнберга), убедительно доказывают всю омерзительность имперских амбиций Японии образца 30-х.

Юкио Касахара, японский атташе в Советском Союзе, в секретном докладе для генерального штаба весной 1931 года высказывался за войну с СССР и писал о ее целях следующее: «... мы должны продвинуться, по крайней мере, до озера Байкал... Если мы остановимся на линии озера Байкал, империя должна будет решиться и быть готовой рассматривать дальневосточные провинции, которые она захватит, как часть собственной территории империи»...

Не правда ли, скромненько, но со вкусом!

Двумя годами позже, в 1933 г., военный министр, ярый фашист генерал Араки заявил на совещании губернаторов префектур, что «Япония должна неизбежно столкнуться с Советским Союзом. Поэтому для Японии необходимо обеспечить себе путем военных захватов территории Приморья, Забайкалья и Сибири».

Мало не покажется!

Во время перекрестного допроса на Токийском трибунале Ю. Касахара пояснил, что в генеральном штабе «между начальниками отделов и отделений существовала договоренность о том, что подготовка к войне с Россией должна быть завершена к 1934 году».

Итак, к середине 30-х годов японцы были готовы «накрыть своей крышей» всю нашу территорию до Урала. Однако их не могли не смущать дружественные отношения СССР и Китая (пусть Китая гоминьдановского, ставшего после смерти Сунь Ят-сена в 1925 г. антикоммунистическим и проамериканским, но, тем не менее, охотно заключавшего договоры с СССР о дружбе и взаимопомощи), а тем более — СССР и Монголии, вставшей на путь социализма.

Конечно, можно было орать до посинения о «руке Москвы», насаждающей большевизм в Азии (кривые «руки Токио», насаждающие «божественное» рабство, ничем не отличающееся от расовых доктрин Гитлера и Муссолини, разумеется, не в счет), но лезть на СССР, имея в тылу Китай и на фланге Монголию, было бы «недостаточно осмотрительно».

Посему — бей слабейшего! И в 1937 г. Япония нападает на Китай, помня 1894 г. и 1931 г. и располагая теперь куда бóльшими военными возможностями.

В целом военные действия в Китае разворачивались успешно для японцев — в октябре 1937 г. пал Шанхай, в декабре — Нанкин, и правительство Чан Кай-ши было вынуждено перебраться в Ухань. К концу 1937 г. потери гоминьдановских войск составили около 300 тыс. чел., причем число пленных было крайне незначительно — зная о зверствах противника, китайские солдаты сражались с исключительной самоотверженностью, несмотря на бездарность генералов и никудышное вооружение и техническое оснащение. Война превращалась в народную, японцы все сильнее вязли в партизанских действиях, несмотря на все свои преимущества.

Зная о планах войны против СССР, детально разрабатывавшихся с 1928 г. (сразу после прихода к власти правительства Гиити Танака), наша дипломатия многократно предлагала, начиная с того же 1928 г., заключить пакт о ненападении.

Предложения неизменно отклонялись под самыми издевательскими предлогами — например, в 1928 г. ответ Танака был таков: «Для этого еще не пришло время. События должны развиваться постепенно. Не будем торопиться. Если сразу слишком высоко забраться, можно и упасть».

31 декабря 1931 г., воспользовавшись проездом через Москву министра иностранных дел Японии Иосидзава, НКИД снова предложил заключить советско-японский пакт о ненападении. При этом было заявлено, что СССР уже заключил пакты о ненападении и нейтралитете с Германией, Турцией, Афганистаном, парафировал пакт с Францией, что ведутся переговоры с Финляндией, Латвией, Эстонией и Румынией. «Мы будем связаны пактами со всеми соседями. Япония является единственным соседом СССР, который не заключил с ним пакта о ненападении и не ведет переговоров о таком пакте. Такое положение является ненормальным».

Переговоры о пакте длительное время вел полпред А.А. Трояновский. Представители японского правительства откровенно их затягивали, выдумывая идиотские предложения вроде «желательности заключения союза между Японией, СССР и Германией» или же «союза между Японией, СССР и Маньчжоу-Го». Наконец, спустя год (!), 13 декабря 1932 г. предложение о заключении пакта было опять отклонено под предлогом того, что Япония и СССР являются участниками многостороннего пакта Бриана─Келлога, и это делает якобы излишним заключение специального пакта о ненападении. Здесь же приводилось соображение о том, что «еще не созрел момент для заключения пакта о ненападении».

Явная противоречивость своих собственных заявлений нисколько не смущала японских дипломатов с их пресловутой «азиатской хитростью». Правда, в данном случае значительно точнее было бы выражение не «хитрость», а «подлость и издевательство».

Материалы Токийского и Хабаровского процессов неопровержимо доказали: «как оккупация Маньчжурии, так и вторжение в Китай исходили из конечной стратегической цели Японии — войны против СССР».

Война стояла на пороге советского Дальнего Востока, а достаточных сил для отражения возможной агрессии у нас тогда не было.

За два года (1936-1937) на границе СССР и оккупированной японцами Маньчжоу-Го было зафиксировано 231 нарушение, из них 35 крупных боевых столкновений. За 1938 год до событий на Хасане со стороны японской военщины было зафиксировано 40 случаев нарушения воздушного пространства СССР, совершено 124 нарушения на суше и 120 на море. За это время было спровоцировано 19 боевых столкновений. Пограничниками задержано 1754 (!!) агента японской разведки.

И вот такая-то обстановка оценивается теперешними «исследователями» как состояние агрессии не со стороны японцев, а со стороны СССР, как якобы «неизбежное для тоталитарного режима»!

Советское правительство даже в этой сумасшедшей обстановке старалось сохранить мир на дальневосточных границах. 4 апреля 1938 г. СССР (в который уже раз!) предложил Японии мирным путем разрешить все спорные вопросы. Предложение было проигнорировано. Японцам было не до того — они были заняты военными операциями против Китая. Но наше Приморье именно в этот момент представило для них такой лакомый кусок, который нельзя было пропустить — смотри выше.

По-видимому, ориентируясь на память о 1904 годе, они попытались проверить надежность нашего дальневосточного заслона ─ в 1938 г. была устроена крупная провокация у озера Хасан, где японская ударная группировка перешла советско-корейскую границу и устремилась на высоты Заозерная и Безымянная

С 31 июля более недели японские войска удерживали Безымянную и Заозерную. Контратаки частей Красной Армии и пограничников были безуспешными.

6 августа началось новое наступление советских войск на высоты во второй половине дня. В ходе тяжелых боев с упорно сопротивляющимся противником в течение недели вся советская территория было очищена от японцев. Дольше всего сопротивлялись японцы в районе Заозерной. К 14 августа огонь был повсеместно прекращен, и в течение нескольких дней велись переговоры о демаркации спорного участка границы.

Хотя удар, полученный японцами, и был достаточно сокрушительным, в Москве никоим образом не пребывали в эйфории. 31 августа состоялось заседание Главного военного совета РККА. На повестке дня стоял главный вопрос: «О событиях в районе озера Хасан». События этих немногих дней обнаружили огромные недочеты в состоянии ДКФронта... Обнаружено, что Дальневосточный театр к войне плохо подготовлен. В результате такого недопустимого состояния войск фронта мы в этом сравнительно небольшом столкновении понесли значительные потери: 408 человек убитыми и 2807 человек ранеными».

Основными итогами обсуждения повестки дня стало расформирование Управления ДКФ и отстранение от должности командующего маршала Блюхера.

Суровость высшей власти СССР в связи с недостаточной боеготовностью Дальневосточной армии не заслоняет политического и стратегического значения хасанских событий.

Впервые в эпоху империалистических экспансий Япония, получив мощный удар, была вынуждена отказаться от намеченных планов. Это повлияло как на ход войны в Китае, так и на мировую расстановку сил.

С одной стороны, отказавшись от броска в наше Приморье, японцы активизировали военные действия в Китае. С другой стороны, передышка, полученная китайцами в августе 1938 г., позволила им расширить партизанские действия и, несмотря на все военные успехи японцев, обречь противника на затяжную войну, в которой шансов на решительную победу у Японии не было.

К середине 1939 г. сложилась довольно странная ситуация «треугольника», когда все воевали против всех: японцы вместе с китайскими предателями и марионетками — против коммунистов и ядра Гоминьдана (лидером которого все еще считался Чан Кай-ши, несмотря на значительные разногласия в руководстве); Гоминьдан — против японцев и коммунистов; коммунисты — против японцев и Гоминьдана.

Именно в это время японцы, воспользовавшись пассивностью противника, попытались снова осуществить вариант «северный» — но теперь через Монголию.

Руководство Квантунской армии неплохо разбиралось в международной политике. Как и сорок лет назад, они прекрасно видели — Запад, прежде всего Англия и США, — весьма одобрительно относится к их агрессивным намерениям на Дальнем Востоке. Открытие крупномасштабных военных действий против Китая в 1937 г. (а оно было осуществлено именно Квантунской армией — самой сильной и опытной боевой единицей японских сухопутных войск) привело к власти новый кабинет министров в Токио, т.е. потащило за собой политиков. Подобная же комбинация на Хасане уже против нас не удалась, — но стратегия японских милитаристов от этого нисколько не изменилась.

Чувствуя себя ударным отрядом «мирового порядка» (разумеется, порядка империалистического), они рассматривали развязывание войны против СССР как коллективной акции с вовлечением Германии и Италии в непосредственные военные действия на Западе и оказанием всемерной помощи со стороны Англии и США. События в Китае достаточно убедительно подтверждали эту концепцию, а неудача на Хасане трактовалась как досадный промах, который надлежало исправить как можно более тщательно. Тем более, что переговоры с Италией и Германией о заключении прямого военного союза, интенсивность которых весной 1939 г. резко увеличилась, должны были в случае успеха в Монголии получить самое благоприятное для Японии завершение.

План вторжения в Монголию предусматривал привлечение внимания советского командования к району Халхин-Гола, и после удачного завершения операции, ввиду ослабления приморского театра военных действий — молниеносный удар в направлении на Хабаровск и овладение Приморским и Уссурийским краями.

Дальнейшее — известно. Военные действия на Халхин-Голе с 22 июня по 31 августа 1939 г. вместили в себя и массированные воздушные бои, и молниеносные танковые атаки, и рассечение вражеской группировки на части, и отчаянные схватки на внешнем кольце окружения, где японцы пытались деблокировать «котел» ударами из Маньчжурии, и борьбу за каждую сопку, каждый окоп, каждый блиндаж. Японцы сражались до последнего патрона, предпочитали не сдаваться в плен, а кончать с собой. Так что при подведении итогов у нашего командования были все основания признать подготовку рядового и младшего командного состава противника очень хорошей. Но вот представление о боеспособности наших войск у японцев явно отстало от времени и осталось на уровне русско-японской войны 1904-1905 гг.

С обеих сторон участвовало в боях до 815 самолетов, свыше 1000 орудий и минометов, около 132 тысяч человек, 1065 танков и бронемашин. Японцы потеряли на Халхин-Голе около 61 тысячи убитыми, ранеными и пленными. Советско-монгольские войска — 18,5 тысячи человек убитыми и ранеными. 15 сентября 1939 года в Москве было подписано соглашение о ликвидации конфликта.

Удары по Квантунской армии могучим эхом отозвались во всем мире.

Во-первых, радикально поменялась позиция японского руководства по отношению к СССР и к своим военным. Командующий Квантунской армией генерал Уэда и начальник штаба генерал Исойя были уволены в отставку. Ряд японских военачальников, непосредственно планировавших и руководивших операциями на Халхин-Голе, покончили с собой традиционным обрядом харакири.

Самураи хорошо запомнили уроки 1939-го. Отныне в Токио перестали прислушиваться к сиренам из штабов армии, прельщавших правительство соблазнительными перспективами легкого похода на север против СССР. Халхин-Гол начисто стер в памяти японских вояк представление о нашем солдате, которое они создали по опыту русско-японской войны 1904 - 1905 годов.

Небольшая река, затерявшаяся где-то в Азии и до тех пор известная разве что дотошным географам, стала классическим примером полководческого искусства, достоянием учебников военной тактики. Подвиг Г. К. Жукова, удостоенного за эту победу звания Героя Советского Союза, не только ликвидировал опасность, нависшую над союзной нам Монгольской Народной Республикой, но и стабилизировал всю обстановку на Дальнем Востоке. Теперь «милые самурайчики» перестали считать войну против СССР своей главной стратегической задачей. Командиры и красноармейцы, преподавшие им предметный урок летом 1939 года, избавили нашу страну от нашествия еще и с востока после 22 июня 1941 года. Павшие в тех боях бессмертны — ценой своих жизней они спасли многих от верной гибели, если бы Япония пошла войной против нас вместе с Германией.

Из вероятных противников для будущей военной экспансии, выбираемых все по тому же принципу «бей слабейшего», Япония выбрала…США!

Теперь, по прошествии 70 лет после окончания Второй мировой, современным аналитикам зачастую кажется диким, что Япония осмелилась напасть именно на США — силы-то вроде несоизмеримые! Но тогда, в 1941 г., как и в 1939 г., все выглядело несколько иначе — Япония, будучи не просто готовой к войне, но уже ведущей войну, стремилась получить от своей готовности максимум эффекта. Завязнув в Китае и получив Хасан и Халхин-Гол, самураи уже не надеялись на такой эффект с «этого фронта».

К тому же гитлеровское руководство еще до начала наступления советских войск на Халхин-Голе (к середине августа 1939 г.) отвергло предложение Токио подписать тройственный военный союз в составе Германии, Италии и Японии. Берлин предпочел пойти на заключение пакта о ненападении с Советским Союзом, подписанного 23 августа 1939 года.

У Гитлера были свои резоны — фашистская Германия полностью подготовилась к нападению на Польшу, и необходимо было развязать себе руки гарантиями СССР. Что бы ни вопили современные «нейролингвисты» по поводу советско-германского договора о ненападении, объективно пакт этот внес замешательство в лагерь агрессоров, привел к тому, что они не вступили одновременно во Вторую мировую войну.

В Японии правительство Киисиро Хиранумы, при котором был затеян Халхин-Гол, 25 августа 1939 года ушло в отставку. Озлобление в Токио против «вероломного союзника» — Германии — было просто неописуемым. Подавая в отставку, Хиранума заявил: «Сталин ловко поссорил Германию с Японией и тем самым предотвратил войну СССР на два фронта».

После Халхин-Гола произошло временное совпадение японских тактических планов на предмет отказа от войны против СССР, продиктованное раздражением против циничных партнеров по оси «Берлин-Рим-Токио».

В конце сентября 1940 г. состоялось заседание Тайного совета Японии под председательством императора Хирохито. Выбор времени для этого экстренного заседания не случаен — к сентябрю 1940 г. потерпела сокрушительное поражение Франция, и для Японии открылась исключительно благоприятная возможность для оккупации Французского Индокитая. Привлекательность «южного варианта» благодаря успехам Гитлера в Европе чрезвычайно возросла. Соответственно и возросли шансы на укрепление почти сломавшейся «оси», соответствующее соглашение было подписано.

Император, подводя итоги совещания, сформулировал основную линию политики Японии на ближайшую перспективу: использовать Германию и Италию в своих интересах, не спеша идти навстречу интересам партнеров. Стратегический план японского руководства сводился, таким образом, к следующему: пока Германия будет связана войной против Советского Союза, причем война эта не будет ни молниеносной, ни легкой, Япония успеет за это время успешно продвинуться в южную часть Индокитая и использовать его территорию как плацдарм для захвата Южных морей, затем установить контроль над всей Азией и — главное — пробиться к индийской нефти.

Нельзя не заметить, что принятая в 1940 г. стратегия неминуемо сталкивала Японию с Англией и США, интересы которых в Южных морях было не только обозначены, но активно реализовывались уже в течение длительного времени. Так что же — самураи потеряли чувство реальности?

Нет и еще раз нет!

Уже завязнув в длительной войне с Китаем, японская военщина ясно представляла себе, что война против СССР не может дать ей быстро, в соответствии с планами борьбы за мировое господство, необходимых источников сырья. Своих же ресурсов, позволяющих вести длительную войну, у Японии не было. Кроме того, опыт Хасана и Халхин-Гола показал, что против Советского Союза будет крайне трудно завоевать господство в воздухе, чему японские стратеги придавали особое значение (здесь, надо признать, их военно-морская доктрина оказалась впереди англо-американской и немецкой — те продолжали уповать на артиллерийскую мощь линкоров, тогда как самураи сделали ставку на авианосцы.

Представляя себе, что все советское Приморье может быть покрыто сетью фронтовых аэродромов, они резонно полагали, что все административные центры Японии, и в первую очередь Токио, будут легко достижимы с воздуха.

Конечно, было бы наивно считать, что подобные соображения остановят самурайских авантюристов. План нападения на СССР был тщательно разработан под названием «Кан-то-Куэн» («особые маневры Квантунской армии»). Все резервы мобилизации были использованы, как и суда общим водоизмещением 800 тысяч брутто-регистровых тонн. Порты Кореи, Маньчжурии и Курил (вот они, результаты войны 1904-1905 гг.!) предполагалось «на всю катушку» использовать для переброски войск вторжения.

По численности Квантунская армия составляла 35 процентов от всего личного состава японских сухопутных сил, половину военно-воздушных сил, две трети танков. Общая численность Квантунской армии на конец 1940 г. составила около 1 100 тыс. чел. Командовал Квантунской армией генерал Иосидзиро Умэдзу, наиболее яростный сторонник нападения на СССР среди самурайского руководства, характеризующийся западными военными атташе как «восточная версия Бенито Муссолини». Несмотря на Хасан и Халхин-гол, он считал, что «северный вариант» — единственно правильная стратегия.

Забегая вперед, добавим, что Умэдзу оставался верным своим убеждениям вплоть до 1945 г. и всячески противился переброске сил Квантунской армии на южный театр военных действий. Когда «нейролингвистические» новоявленные историки заявляют, что к моменту вступления СССР в войну против Японии Квантунская армия была существенно ослаблена переброской сил на юг, они нагло передергивают факты. Можно говорить только о переброске техники, да и то в весьма ограниченных размерах, что же до личного состава — это мог допустить кто угодно, только не Умэдзу.

После денонсирования пакта о нейтралитете с СССР и капитуляции Германии Умэдзу получил повышение — он возглавил Генеральный штаб. Между прочим, именно Иосидзиро Умэдзу был уполномочен подписывать капитуляцию Японии 2 сентября 1945 г. на борту американского линкора «Миссури» — вместе со злополучным Мамору Сигэмицу, возглавлявшим в тот момент министерство иностранных дел.

Умэдзу, кроме всего прочего, входил в Высший военный совет императора, имевший во время войны все полномочия власти и именовавшийся «Большой шестеркой». Даже западные лживые писаки, всячески умаляющие роль Советского Союза во Второй мировой, и те характеризуют Умэдзу как «ответственного за все несчастья, охватившие нацию». Задним числом, конечно же, характеризуют. А то, что сам факт придания особых властных полномочий фигурам вроде Умэдзу уже означал признание японским милитаризмом особой стратегической роли Советского Союза, разумеется, не в счет.

Для нас наибольший интерес представляет участие СССР в войне против Японии.

Будучи под постоянной угрозой войны на два фронта, мы свято соблюдали соглашение о советско-японском нейтралитете, подписанном в Москве 13 апреля 1941 г. Надо ли при этом напоминать, что это соглашение без устали нарушалось с японской стороны Советского Союза — наши торговые суда практически не могли выйти в Тихий океан. Японские подводники, точно так же, как и их немецкие коллеги, действовали по принципу: «Топи их всех!», т.е. сначала транспортное судно торпедируется, причем без всяких предварительных переговоров, затем подлодка всплывает и расстреливает всех, кто еще просматривается на поверхности. Никакой информации о нападении никто из очевидцев сообщить не должен! Поэтому от многих кораблей не осталось ничего, кроме обрывков радиограмм. Рассчитывать на эффективное конвоирование транспортных караванов не приходилось — перевес японцев на море был чересчур велик. Общее число потерянных на Тихоокеанском театре советских торговых кораблей с 1941 по 1945 г. (к моменту капитуляции Японии) составило около 180 единиц.

Правда, не следует думать, что наш Тихоокеанский флот был таким уж беспомощным — просто в силу принятой в 30-е годы военно-морской доктрины он снаряжался кораблями в основном малого тоннажа. Иначе говоря, его главной задачей была оборона наших дальневосточных рубежей, но не дальние походы и крупномасштабные операции, требующие больших кораблей. В его составе были 2 крейсера «Каганович» и «Калинин», 13 эскадренных миноносцев, 78 подлодок, 204 торпедных катера, большое количество десантных судов, сторожевиков и тральщиков. При умелом использовании эти корабли представляли собой достаточно грозную силу.

Кроме того, зная о введении в строй самого мощного в мире линкора типа «Ямато», вооруженного 18-дюймовыми орудиями главного калибра, наши кораблестроители приняли программу строительства новых линкоров типа «Советский Союз», призванных уравновесить потенциал с японцами на Тихом океане.

Программа не была выполнена — помешала война. А ведь в одном из вариантов проекта линкоры для Тихоокеанского флота должны были быть вооружены 20-дюймовыми орудиями главного калибра и иметь стандартное водоизмещение 80 000 тонн. Готовность головного корабля серии на 22 июня 1941 г. составляла 20%. Ни одному из этих линкоров не суждено было быть введенным в строй, к счастью или к сожалению — судить трудно. Но то, что великие традиции российского военного флота не были забыты и в советском военном флоте — это несомненный факт.

История распорядилась так, что мощь военно-морского флота Японии предстояло сокрушить нашему пусть и ненадежному, эгоистичному и в общем враждебному, но все-таки союзнику — Соединенным Штатам. Несмотря на массу наделанных ошибок, американский флот к весне 1945 г. справился со своей задачей. Достаточно эффектным финалом было потопление 7 апреля 1945 г. суперлинкора «Ямато» все теми же силами палубной авиации. Могучий Императорский флот Японии перестал существовать.

Но опыт сухопутных военных действий не внушал американцам никакого энтузиазма. Чем ближе война подбиралась к японской территории, тем яростнее становилось сопротивление и тем бόльшие потери несли американские десантные войска. На Ялтинской конференции великих держав, наряду с вопросом о разделе сфер влияния в Европе, центральным был вопрос о вступлении в войну против Японии Советского Союза. Англичанам и американцам ужас как не хотелось проливать свою кровь, познакомившись с фанатичным упорством японских солдат и офицеров. Поэтому условия вступления в войну, выдвинутые Сталиным — не ранее, чем через три месяца после подписания капитуляции Германии и возвращение СССР всех аннексий 1905 г., т.е. Квантуна, Южного Сахалина и Курил — были без особенных возражений приняты. Союзники готовы были закрыть глаза на нарушение советско-японского соглашения о нейтралитете — вот где пригодилось накопление фактов многократного нарушения нейтралитета с японской стороны, до тех пор не упоминаемых на совещаниях «большой тройки».

Несмотря на все поражения японцев на море, несмотря на то, что война уже вступила на японскую территорию — остров Окинава стал ареной ожесточённейших схваток, — Квантунская армия продолжала стоять в полной боевой готовности, и ее численность по-прежнему не снижалась меньше миллиона.

Мало того, что это были отборнейшие войска, в Квантунской армии были готовы к действиям спецподразделения по применению бактериологического оружия. В районе Харбина действовали два совершенно секретных отряда № 100 и № 731, являвшихся экспериментальными лабораториями по производству и испытаниям бактериологического оружия. В их распоряжении имелись полигоны, аэродромы и спецсамолеты, с которых из особых приспособлений над территорией, занятой противником, рассеиваются чумные блохи. Во время испытаний действие бактерий изучалось на людях, главным образом, на китайских партизанах, захваченных в плен и содержавшихся в тюрьме при отряде № 731. В Центральный Китай еще в 1941 г. было доставлено 70 кг бактерий брюшного тифа и 50 кг бактерий холеры. В это же время было проведено испытание бактериологического оружия в условиях, максимально приближенных к боевым ─ в районе китайского города Нимбо с самолета были рассеяны чумные блохи. Испытание было вполне «успешным» ─ вспыхнула эпидемия чумы, унесшая десятки тысяч жизней мирного китайского населения. Результаты испытаний в Нимбо были засняты на кинопленку и продемонстрированы высшему японскому командованию, выразившему удовлетворение увиденным. Анализ последствий «экспериментального» применения бактериологического оружия вошел в учебные пособия даже по курсам гражданской обороны — с точки зрения эффективности массового поражения оно ставится выше ядерного, поскольку поражает только живую силу противника, не затрагивая материальных ценностей. Бактерии чумы, выведенные японскими «гуманистами» из отряда № 731, обладали к тому же уникальным свойством воздействия только на людей, не поражая животных. Так что «умельцы» Квантунской армии вполне могли рассчитывать на полное обеспечение своих войск свежими мясными продуктами на «освобожденных от живой силы противника» территориях.

К счастью, об испытаниях бактериологического оружия знали не только американцы, но и наша разведка. Соответствующие меры были приняты, и сверхсекретные спецподразделения Квантунской армии были оперативно ликвидированы. Номер не прошел!

Верные своим обязательствам, советские войска открыли военные действия против Японии в точности через 3 месяца после подписания капитуляции Германии, 9 августа 1945 г. К этому времени у США были готовы к применению две первые атомные бомбы, сброшенные, как известно, на Хиросиму и Нагасаки. Их применение не случайно было приурочено к вступлению СССР в войну — каждый здравомыслящий человек сказал себе: «Хоть атомные бомбы и убили японцев, но бросали их в русских». Союзные отношения с Англией и США доживали последние дни. Теперь уже с нашей стороны необходим был «блицкриг» — миллионную Квантунскую армию, хозяйничавшую в Маньчжурии полтора десятилетия, предстояло ликвидировать в кратчайшие сроки. Эта задача была успешно выполнена, чего наши «доблестные союзнички» никак не ожидали.

Всю весну и лето 1945 г. машинисты вели поезда по Транссибу, видя впереди последние вагоны предыдущего воинского эшелона. Какие там правила безопасности движения! К началу августа на дальневосточных границах, протянувшихся на несколько тысяч километров, стояла полуторамиллионная советская армия. Это вам не 1904 г., когда в самом лучшем случае можно было пропускать три эшелона в сутки. Времена были другие, и власть другая!

В живой силе советские войска имели полуторное превосходство над силами Квантунской армии. В боевой технике превосходство было еще значительнее — по артиллерии и танкам в пять раз. Сформированные три фронта — Забайкальский (командующий Р.Я. Малиновский) и два Дальневосточных (К.А. Мерецков и М.А. Пуркаев) — имели в своем распоряжении двадцать шесть тысяч орудий, пять с половиной тысяч танков и самоходных орудий, более трех тысяч самолетов. Главнокомандующим всеми дальневосточными войсками был назначен Маршал Советского Союза А.М. Василевский.

Интересно сопоставить дальневосточную операцию Красной Армии с берлинской — как и там, здесь были задействованы силы трех фронтов, соотношение сил с Квантунской армией было весьма сходным с берлинской группировкой немцев, и сроки выполнения операции были почти совпадающими: около двух недель.

Но!

Потери наших войск при штурме Берлина составили целый фронт — порядка 300 тысяч, а на Дальнем Востоке потери составили около 30 тысяч, из них безвозвратные — 13 тысяч. Одна дивизия! Разница весьма впечатляющая. И это при всём том, что условия для ведения военных действий на Дальнем Востоке были весьма далеки от благоприятных.

Отметим, что главнокомандующий Александр Михайлович Василевский часто фигурирует в истории Великой Отечественной как в основном штабной работник, решавший стратегические вопросы в «кабинетной» обстановке. Это далеко не так: он постоянно рвался на фронт, чтобы принести максимальную пользу Отечеству как полководец. Но его стратегическое видение событий все время вынуждало Сталина удерживать Василевского в стенах Генштаба. Тем не менее, не кто иной, как Василевский, принял командование 3-м Белорусским фронтом после гибели генерала Черняховского, и блестяще завершил Восточно-Прусскую операцию, обеспечившую успех наступления на Берлин. Конечно, Берлинская операция связана прежде всего с маршалом Жуковым, она окончательно сделала его имя легендарным. Но, сравнивая Берлинскую и Дальневосточную операции, следует поставить имя Василевского по меньшей мере вровень с именем Жукова, а может быть, и выше.

В ночь на девятое августа, ровно через три месяца после капитуляции гитлеровской Германии, одновременно с объявлением войны, советские войска перешли в наступление. Гигантская «петля» протянулась от Посьетских низин до Гобийской пустыни почти на пять тысяч километров. Это в полтора раза больше протяженности всего советско-германского фронта, который еще недавно рассекал Россию и своими краями упирался в два моря, на юге — в Черное, на Крайнем Севере — в Баренцево. Советско-германский фронт стоял на берегах двух океанов — Атлантического и Ледовитого. Советско-японский выходил на берег третьего — Тихого.

Жестокие бои шли на Сунгари и Амуре. Войска пробивались через хребты Большого Хингана, наступали безводными, горячими песками, скалистыми плоскогорьями Внутренней Монголии. Гигантская «петля» фронта сжималась, окружая Квантунскую армию ─ в соответствии с замыслом советского командования. За три недели — не больше! — ее надлежало полностью окружить, отсечь от побережья, рассечь и заставить сдаться.

Красная Армия образца 1945 г. вся, а не только гвардия, вполне подходила под формулу «где мы держим оборону, там враг не пройдет; где мы наступаем, там враг не устоит».

Если бы наши войска просто сдавливали Квантунскую армию с разных сторон, то она, имея отлично укрепленные районы, смогла бы затянуть оборону, постепенно отступая в Корею и Внутренний Китай. Генерал Умэдзу, убеждая императора, что «Япония еще может сопротивляться», имел в виду как раз этот вариант. Наши англо-американские союзнички тоже очень рассчитывали на такой вариант, зная невероятное упорство японцев в обороне. В этом случае Корея и Маньчжурия «освобождались» бы силами англичан и американцев со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Поэтому был намечен и осуществлен совсем другой план. Квантунская армия не сдавливалась, а рассекалась на части серией глубоких ударов. Такой сложный план с филигранной координацией многих ударов по многим направлениям, рассчитанный на отсечение противника от побережья и полное его окружение на территории с периметром около 1400 км (!) был фантастикой для любой армии мира. Кроме Красной Армии образца 1945 г.

Четырнадцатого августа (менее, чем через неделю после начала нашего наступления!) император Хирохито собрал министров кабинета, членов высшего военного совета и прочитал им рескрипт о прекращении войны. В глазах его императорского величества стояли слезы.

В это время генерал Умэдзу написал еще один приказ: в штаб Квантунской армии он передал строжайшую шифрограмму — немедленно уничтожить все, что связано с деятельностью отряда семьсот тридцать один и его филиалов. Для уничтожения использовать отряды камикадзе...

Императорский рескрипт о капитуляции страны Ямато транслировали по радио.

После этого выступления военные действия против американцев на Тихоокеанском театре прекратились. Американский флот — сотни кораблей — двинулся к берегам Японии. Больше американские моряки не боялись ни налетов японской палубной авиации, ни жутких 18-дюймовых снарядов главного калибра японских линкоров.

Но в Маньчжурии военные действия все еще продолжались. Вопреки императорскому рескрипту Квантунская армия продолжала сопротивляться. Войска медлили складывать оружие, на что-то надеялись, тянули время. Гигантская битва, захватившая территорию Маньчжурии, Сахалин, Курильские острова, рассыпалась на разрозненные очаги войны, самостоятельные и не управляемые из единого центра. Война догорала, как большое пожарище. Отдельные дивизии, полки, мелкие группы японских солдат, потеряв связь со своими штабами, цеплялись за укрепленные рубежи, дрались в горах и глухой тайге. По железным и шоссейным дорогам тянулись воинские эшелоны — командование Квантунской армии пыталось вывести из-под удара остатки своих войск. Война кончалась, но еще не кончилась. А время шло...

Военная разведка Красной Армии сообщала, что американцы намерены оккупировать часть китайского побережья до того, как туда придут советские войска. В этих условиях нельзя было медлить. Штаб Забайкальского фронта решил пойти на рискованный шаг — высадить воздушные десанты в глубоком тылу Квантунской армии: в Мукдене, Дайрене, Порт-Артуре... Десантники должны были опередить хоть на несколько дней наземные войска, продвигавшиеся к побережью.

Несколько позже, когда американские генералы и адмиралы сели за свои мемуары, они подтвердили тогдашние донесения советской разведки: вашингтонские политики распорядились оккупировать восточное побережье и закрепиться в континентальном Китае.

«Тринадцатого августа, — писал адмирал Шерман, — в один из последних дней войны, я вылетел на самолете в район боевых действий, возвращаясь туда после того, как я посетил Штаты. Ночь провел в Гуаме, где адмирал Нимиц сообщил мне, что он только что получил директиву от президента Трумэна — оккупировать порт Дайрен около бывшей японской базы Порт-Артур, прежде чем туда вступят русские...»

Но планам Трумэна не суждено было осуществиться. Советские транспортные самолеты в сопровождении истребителей уже летели на Мукден, Дайрен и Порт-Артур.

А советский Тихоокеанский флот получил задание: захватить порты в Северной Корее и высадить войска на Южном Сахалине и Курилах. Советские морские десанты (вот где пригодилось огромное количество малотоннажных сторожевых и десантных кораблей) овладели портами Юки, Расин, Сейсин. К 19 августа прибрежная железная дорога Сейсин-Хамхынг оказалась неохраняемой. Вдоль дороги, опережая японские поезда, неслись наши механизированные части.

Параллельно им вдоль берега шли корабли, доставлявшие десант в Вонсан (Гензан). Прошло 40 лет, но Гензан, как и во время русско-японской войны, сохранял свое ключевое значение. Как мы помним, все попытки — и дипломатические, и военные ─ тогда не привели к успеху, Гензан оставался под контролем японцев. Теперь же стремительный бросок нашей морской пехоты привел к овладению 21 августа Гензаном, а в результате Квантунская армия оказалась отрезанной от метрополии. То, что не суждено было осуществить адмиралу Макарову, с блеском осуществили советские моряки. Через три дня, 24 августа, подвижные части 1-го Дальневосточного фронта вошли в Пхеньян.

В это же время были высажены десанты на Сахалине и Курилах.

Все те же современные «нейролингвисты» здоровы зудеть, что советские войска якобы «оккупировали» Сахалин и Курилы, потому что Сталин не верил Ялтинским обещаниям англичан и американцев.

Во-первых, Сталин имел более чем достаточно оснований не верить оным торгашам от политики ни на грош. Тем более, что у власти и в Англии, и в США находились уже не Рузвельт и Черчилль, а Трумэн и Эттли, которые мало того, что в подметки не годились своим предшественникам как государственные мужи, но и вообще запросто могли отпереться от любых обещаний под предлогом «не мы их давали».

Во-вторых, сведения разведки о намерениях американцев прибрать к рукам Маньчжурию и Корею тем более распространялись на Сахалин и Курилы — огромный американский флот торчал поблизости.

Поэтому высадка десантов на Сахалин и Курилы была просто абсолютно необходима. Наличие на них японских гарнизонов и укреплений было гарантией того, что американцы непременно постараются прибрать их к рукам.

Степень напряженности боев на Сахалине и Курилах можно оценить хотя бы по такой более чем характерной детали: 14 августа в ходе боевых действий старший сержант Антон Буюклы (между прочим, болгарин по национальности!) совершил подвиг, аналогичный подвигу Александра Матросова. В честь героя-сержанта его имя носит город на Южном Сахалине. А ведь Антон — уроженец села Александровка Запорожской области — не мог не знать, что воевать-то осталось считанные дни. И он, тем не менее, пожертвовал жизнью ради решения боевой задачи. Вот такая она была, Красная Армия образца 1945 г.

Северные Курилы в самом буквальном смысле являлись непотопляемым авианосным соединением, остававшимся в строю и всеоружии после гибели Императорского военного флота. Это соединение постоянно «стояло на рейде» Камчатки, потому что через Курильский пролив скала Кокутан, выпирающая на севере Шумшу, в ясную погоду хорошо видна с оконечности камчатского мыса Лопатка. Если даже в русско-японскую войну весь пролив без труда простреливался шестидюймовками, то — что же было говорить в году сорок пятом?

Сталин, подчеркивая исключительное стратегическое значение Курил, не случайно в Ялте подчеркнул их возвращение как одно из важнейших условий вступления СССР в войну. Теперь это условие надлежало выполнить!

Последняя декада августа 1945 г. была исключительно жарким временем для Сахалина и Курил. Японцы оборонялись нисколько не менее упорно, чем в Маньчжурии. Тем не менее, их последовательно в направлении с севера на юг вышибали с островов, и вот в Москву полетело донесение: «Последний остров Курильской гряды освобожден. Высаживаемся на Хоккайдо. Следует ли продвигаться дальше?»

Моряки знали, о чем спрашивать — ведь если освободить от японцев еще и Хоккайдо, то Охотское море станет нашим внутренним морем. Но это, увы, будет нарушением пресловутых Ялтинских соглашений.

Да, конечно, имея дело с такими «партнерами», как Англия и США, которые только и норовят нарушать договора, если им это выгодно — в буржуйском гадючнике иначе не бывает — вполне можно было бы ради стратегических интересов и нам плюнуть на Ялту, а потом всласть поторговаться: авось, и договоримся апостериори, ведь Хоккайдо-то уже будет наше. Но это — если согласиться, что мы такое же дерьмо, как и они.

Сталин, помолчав, передал на Хоккайдо: «Возвращайтесь».

Между прочим, еще 16 августа — до начала Курильской операции — Сталин обратился с секретным письмом к Трумэну, ознакомившись с «Общим приказом № 1» об условиях капитуляции Японии, пересланным ему американским президентом накануне «строго и секретно». В этом письме Сталин предложил внести в «Общий приказ» следующие поправки:

«Включить в район сдачи японских вооруженных сил советским войскам северную половину острова Хоккайдо, примыкающего на севере к проливу Лаперуза, находящемуся между Карафуто и Хоккайдо. Демаркационную линию между северной и южной половиной острова Хоккайдо провести по линии, идущей от гор. Кусиро на восточном берегу острова до города Румоэ на западном берегу острова, со включением указанных городов в северную половину острова.

Это последнее предложение имеет особое значение для русского общественного мнения. Как известно, японцы в 1919–1921 годах держали под оккупацией своих войск весь советский Дальний Восток. Русское общественное мнение было бы серьезно обижено, если бы русские войска не имели района оккупации в какой-либо часто собственно японской территории».

Надо ли говорить, что Трумэн уперся против сталинского предложения насчет Хоккайдо всеми возможными рогами, ссылаясь на то, что Макартуру уже отданы соответствующие распоряжения относительно оккупации всех островов собственно Японии, включая и Хоккайдо, и «в связи с этим проведены мероприятия».

«Мероприятия» — это означало, что вся мощь американского флота может быть в любой момент повернута против нас.

А издевательская приписочка — дескать, «Макартур будет использовать символические союзные вооруженные силы (это наши-то силы — символические? – авт.)…для временной оккупации Японии, какую он сочтет необходимым оккупировать в целях осуществления наших союзных условий капитуляции», в виде «довеска» к пожеланию иметь авиабазу на Курилах — вызвала весьма возмущенную отповедь Сталина:

«…такое мероприятие не было предусмотрено решением трех держав ни в Крыму, ни в Берлине и ни в какой мере не вытекает из принятых там решений…требования такого рода обычно предъявляются либо побежденному государству, либо такому союзному государству, которое само не в состоянии защитить ту или иную часть своей территории и выражает готовность ввиду этого предоставить своему союзнику соответствующую базу. Я не думаю, чтобы Советский Союз можно было причислить к разряду таких государств…должен Вам сказать чистосердечно, что ни я, ни мои коллеги не понимаем, ввиду каких обстоятельств могло возникнуть подобное требование к Советскому Союзу».

В момент отправки этого письма — 22 августа — Курильская операция уже началась. Японские гарнизоны от Шумшу до Шикотана рушились, как карточный домик.

Поэтому тон следующей депеши Трумэна существенно понизился: «Вы, очевидно, неправильно поняли мое послание…»

Все правильно понял Генералиссимус! Просто г-н президент США забыл, с кем он разговаривает!

Оказывается, ни о какой постоянной базе на Курилах речь не шла, просто Трумэн «просил рассмотреть просьбу о предоставлении прав посадки самолетов только на один из Курильских островов», а взамен обязался поддержать «желание СССР получить в постоянное владение все Курильские острова».

Совсем другой разговор! Трумэн к тому же закончил послание вертлявой фразой:

«Хотя я полагаю, что было бы целесообразно обсудить в ближайшее время эти вопросы, я не буду настаивать на этом, если Вы не желаете обсуждать их теперь».

Прочитав это, Сталин наверняка усмехнулся и ответил:

«…согласен с Вашим предложением обеспечить для Соединенных Штатов право посадки на наших аэродромах на одном из Курильских островов в чрезвычайных случаях в период оккупации Японии…

При этом Советское Правительство рассчитывает на взаимность со стороны Соединенных Штатов в отношении права посадки советских коммерческих самолетов на американском аэродроме на одном из Алеутских островов. Дело в том, что нынешняя авиационная трасса из Сибири через Канаду в Соединенные Штаты Америки нас не удовлетворяет ввиду ее большой протяженности. Мы предпочитаем более короткую трассу от Курильских островов через Алеутские острова как промежуточный пункт на Сиэтл».

Как видим, Сталин напомнил «верным союзничкам» не только о том, что Курилы — не японская, а наша территория, и ни о какой «оккупации японских владений» со стороны США на Курилах речь идти не может, но и о том, что мы имеем вполне определенные виды на Алеуты и Аляску (столетие-то не за горами!).

Вот что стояло за сталинской паузой перед словом «Возвращайтесь», переданным им высадившимся на Хоккайдо десантникам. Генералиссимус-то не хуже них понимал значение выходов из Охотского моря в океан! Эта пауза означала взвешивание ситуации на предмет большого конфликта с американцами. Увы — линкоры серии «Советский Союз» с 20-дюймовыми орудиями и советские авианосцы не смогли во-время сойти со стапелей. Поэтому южный берег Лаперузова пролива остался японским. И демаркация советско-японской границы прошла не по суше Хоккайдо, а по воде. Горько-соленой воде пролива Лаперуза.

Аналогичная ситуация возникла и в Корее — наши войска ворвались в Сеул. Но, в соответствии с теми же Ялтинскими соглашениями, предписывавшими не заходить дальше 38-й параллели, оставили его и отошли к северу.

Зная о планах американцев оккупировать Порт-Артур раньше нас, туда был направлен воздушный десант. 22 августа с аэродрома в Мукдене поднялись 10 транспортных самолетов, прикрываемых истребителями. Прикрытие было совсем не символическим — по пути японцы неоднократно пытались атаковать наши десантные самолеты, но всякий раз «Яки» заблаговременно встречали их, и помешать операции противник не смог. Более того, в самом Порт-Артуре японцы открыли по нашим самолетам ожесточенный огонь, но и здесь пришли на помощь юркие «ястребки». Пройдя несколько раз над летным полем на бреющем полете, они рассеяли своим огнем расчеты зенитных орудий и пулеметов, и посадка наших самолетов прошла без помех.

Десантники молниеносно захватили все близлежащие господствующие высоты и блокировали все выходы с аэродрома. В плен немедленно сдались около 200 японских солдат и морских пехотинцев, но главная задача нашей «крылатой пехоты» была в другом. По данным разведки, в западной части города находилось командование гарнизоном крепости во главе с вице-адмиралом Кабаяси. Группа наших десантников во главе с майором Белодедом направилась туда на захваченных у противника автомобилях.

Вице-адмирал был явно ошарашен — он никак не ожидал встречи с русскими вот при таких обстоятельствах и не оказал никакого сопротивления. Не давая опомниться, Белодед со своими молодцами усадили Кабаяси в машину и доставили к командующему десантом генерал-лейтенанту В.Д. Иванову. Майор рассчитал абсолютно верно — японец высказал единственное пожелание сдаться в плен равному себе по званию представителю советского командования. Иванов представился:

— Заместитель командующего Забайкальским фронтом, генерал-лейтенант.

Будто по заказу — точное совпадение званий с японцем!

Кабаяси, поклонившись, передал Иванову свое личное оружие — самурайский меч. Но Иванов сразу же возвратил меч адмиралу, сказав, что личное холодное оружие сдаче не подлежит. Адмирал выразил глубокую благодарность за столь благородное поведение.

В течение оставшихся нескольких часов светлого времени 22 августа десантники полностью овладели всеми ключевыми пунктами обороны Порт-Артура ─ телеграфом, телефонной станцией, железнодорожным вокзалом и — главное — собственно портом, на рейде которого стояли японские корабли.

23 августа над штабом морских сил Порт-Артура был спущен флаг с восходящим солнцем и под троекратный салют из винтовок поднят бело-голубой, краснозвездный военно-морской флаг СССР.

В тот же день в город вступили танкисты 6-й гвардейской танковой армии, совершившие марш-бросок из Мукдена, а еще через день — морские пехотинцы Тихоокеанского флота, принявшиеся немедленно наводить свой, советский, русский порядок в порту.

Как же долго ждали этого Тигровая, Золотая и Перепелиная горы, Электрический Утес и Ляотешань!

И вот — наступает самый волнующий момент — в гавань Порт-Артура входят наши военные корабли. На пристани застыл строй матросов и солдат. У горизонта появляются сначала еле различимые точки, затем проступают гордые силуэты крейсеров и эсминцев. На палубах кораблей тоже застыл строй моряков, стоящих увереннее кнехтов.

Вот флагман, сбавив ход, втягивается в узкий пролив между Золотой и Тигровой горами. Тот самый пролив, через который так мучительно проползали наши корабли в 1904 г. при «неполной» воде. Но сейчас вода — самая что ни на есть полная, и отряд, сохраняя строй, четко проходит на внутренний рейд.

Как только флагман вошел в «горлышко бутылки», грянул салют с Электрического Утеса и Тигровой горы. Отозвалась и Золотая гора, а за ней и Ляотешань. Новые и новые залпы — всего 21 — прогремели во славу нашей Победы, во славу торжества справедливости. За время салюта все корабли отряда успели войти в гавань, и, как только смолкли орудия берега, им дружно отвечают орудия главного калибра кораблей. Встреча кораблей Тихоокеанского флота сама собой превратилась в парад, принимаемый командующим военно-морской базой адмиралом В.Н. Ципановичем и командующим сухопутными войсками в Порт-Артуре, героем Сталинграда, Белоруссии и Берлина генерал-полковником И.И. Людниковым. После ответного салюта в честь героев, занявших священный город за один день, от причала отваливает катер с военачальниками для обхода выстроившихся на рейде кораблей. Одновременно над рейдом звучит в тысячу труб величественный начальный аккорд Гимна Советского Союза, встречаемый могучим троекратным «Ура!», слышным, наверно, по всему простору Тихого океана.

После торжеств в честь возвращения в Порт-Артур кораблей Тихоокеанского флота и рассредоточения наших войск по ключевым пунктам Маньчжурии, Кореи и Ляодуна в Порт-Артур прибыло командование Дальневосточной группы войск во главе с Василевским.

Кортеж маршала Василевского, въезжавший в город, встретил почетный караул из числа воинов, первыми вошедших в Порт-Артур. Прежде всего, после принятия рапорта наше командование отправилось осматривать исторические места, связанные с событиями 1904 года.

Большая процессия наших военных, пришедшая отдать почести павшим при обороне Порт-Артура, сама по себе была весьма символична — здесь были люди, которых судьба провела через столько войн, сколько даже невозможно себе представить выпавшими на долю одного поколения. Первая мировая, гражданская, Хасан, Халхин-Гол, финская, Великая Отечественная. Многие, стоявшие здесь в скорбном молчании, начали ее у западных границ СССР, отступали до Москвы, Сталинграда и Кавказа, потом прошли победный путь до Берлина. И вот теперь эти люди слушали, как плещутся внизу волны Тихого океана. Маршалы и рядовые, склонившие головы у памятника героям Порт-Артура, под звуки траурно-торжественного марша возложили венки к подножию часовни.

Во время пребывания в Порт-Артуре у маршала Мерецкова попросил аудиенции бывший поручик Алексеев, адъютант генерала Кондратенко — героя обороны Порт-Артура, гибель которого в декабре 1904 г. существенно ускорила сдачу крепости.

Перед маршалом возник представительный, красивый старик, все еще сохраняющий офицерскую выправку. Он очень волновался и все никак не мог насмотреться на маршальскую форму Мерецкова, прося разрешения прикоснуться к его погонам и посмотреть на личное оружие. Видно было, что для него все, что связано с понятием русская армия, представляет святыню.

Постепенно разговорившись, бывший поручик рассказал много нового о событиях 1904 г., что нельзя было прочитать в официальных и неофициальных материалах. Не кто иной, как Алексеев, откапывал вместе с солдатами блиндаж, в котором завалило при обстреле из тяжелых осадных орудий генерала Кондратенко, в надежде, что выручит своего храброго начальника из очередной передряги. Увы — надеждам не суждено было сбыться. Бережные руки извлекли генерала из-под завала, но он был уже мертв.

Дальнейшая судьба поручика была очень похожа на судьбу многих героев Порт-Артура. Как известно, японцы предоставили офицерам выбор — либо плен вместе с нижними чинами, либо возвращение в Россию под честное слово, что они не будут принимать участия в последующих военных действиях. Честное слово русского офицера стоило дороже жизни!

Абсолютное большинство артурских офицеров, как армейских, так и флотских, предпочли плен.

Во-первых, они не желали давать честного слова противнику, помня заповедь: «жизнь — Родине, сердце — даме, честь ─ никому!». Во-вторых, глядя на свои части и команды кораблей, они не могли распрощаться с теми, кто почти год умирал вместе с ними «за веру, царя и Отечество».

Среди них был и поручик Алексеев. После Портсмута он вернулся в Россию и продолжал служить в армии. Октябрьская революция застала его на Дальнем Востоке, ставшем для него родным. Участвовал в гражданской войне на стороне белогвардейцев, в 1922 г. бежал в Харбин, где устроился бухгалтером. Жизнь его не баловала, много раз он подумывал, не вернуться ли ему на родину, но каждый раз останавливали опасения, что его поставят к стенке за прежние «заслуги».

Когда настал 1945-й, он, по его словам, задыхался от счастья и гордости за Россию, когда сначала видел бегущих японцев, а потом вступающие в Харбин советские полки. Он специально проделал неблизкий путь из Харбина в Порт-Артур, когда узнал, что там сосредоточилось советское командование, чтобы попытаться поближе увидеть тех, кто столь убедительно рассчитался с японцами за 1904-1905 г.

Глядя на слезы в глазах старого царского офицера, Мерецков думал о том, что, несмотря на все передряги, которые ему пришлось перенести, Алексеев был на закате жизни по-настоящему счастлив. И может быть, совпадение его фамилии с фамилией «его Квантунского величества», «бастард-наместника» адмирала Алексеева, вынесшего на себе особый груз позора русско-японской войны 1904-1905 гг., имело какой-то особый, глубинный смысл.

Подводя итоги Дальневосточной операции Красной Армии, обеспечившей победное окончание Второй мировой войны, невозможно не произнести: долг платежом красен. Все послевоенные кудахтанья японского правительства, науськиваемого американцами, на предмет «возвращения северных территорий», не имеют под собой никаких оснований.